Сибирские Огни № 003 - 1991

старик решился заколоть собственное дитя. Увел его, доверчивого, в лес, уже и дрова для костра нарубил и уже связал ребенка, чтоб за­ колоть. И уже нож занес над ним... Как вдруг Бог удержал его ру­ ку — вы, конечно, понимаете, что Бог этот был, вернее всего, сила изнутри самого полубезумного в тот момент старика — голос крови, голос сострадания к плачущему ребенку... Но так или иначе Бог ос­ вободил его от сыноубийства и указал на запутавшегося в чаще овна. Я не допускаю, чтобы это был вымысел. В ту древность едва ли люди были способны выдумать такую замечательную сказку. Оче­ видно, это была быль, и потому она поучительную свою мудрость пронесла через тысячелетия. Когда я думаю об этом, я не могу не восхищаться как готовностью Авраама, так и справедливостью его Бога. Но даже если эти предания — плод позднейшей фантазии, то и в этом случае — красота жертвы и готовности не подлежит сом­ нению потому, что в ней есть очарование извечного закона: отдать все самое бесценное прежде, нежели что-либо получить. Не осудите меня за столь длинное предисловие, но я хотел бы как-то шире и спокойнее оглядеться и обосновать свой ответ на ваш основной вопрос, к которому сейчас перехожу. Вы задаете мне вопрос: «Да знаете ли сами вы, сидящий в бур­ жуазной и благополучной Америке, какими шагами и куда идет Советская Россия?» Не знаю, чего больше в этом вопросе: торжества или тревоги. Но так как вы все время базируетесь на «Цементе» Гладкова и так как ко­ нец этого романа, несмотря на всю его торжественную празднич­ ность, в сущности, весьма трагичен (помните, в предпоследней главе тоску вычищенного из партии мыслителя Сергея и лицезрение най­ денного им в море мертвого ребенка?), то я думаю, что и в вашем во­ просе, хотя, видимо, и рассчитанном на оглушение меня, содержится большая доза тревоги за грядущее. Не знаю почему... Потому ли, что я нахожусь в сытой и благо­ получной Америке (отнюдь не буржуазной, а воистину трудящей­ ся стране!), или потому, что сижу сейчас в своей избе в лесу, на вы­ соком утесе, и изредка поглядываю на окружающую меня лиловую сталь осенних холмов, но я за будущее почему-то не боюсь. Напротив, именно потому, что в вашем сообщении о возникшем на Алтае строи­ тельстве я вижу фактическое подтверждение великолепного глад- ковского романа, я имею все основания не беспокоиться за будущее именно России и Сибири. Но должен сказать правду, что у самого Гладкова, несмотря на всю его опрятную культурность в языке, в рисунке и в характеристиках, несмотря на его большое благород­ ство, которое заставило его быть справедливым и к врагу — (хотя у художника не должно быть врагов, но Гладков, по понятным при­ чинам, не мог быть только художником. Он был и одним из самых усерднейших агитаторов коммунизма), — у Гладкова нету настоящей веры в будущее. Это самое грустное в его романе для всякого чита­ теля, который сочувствует успеху мирового объединения. А почему этого нет в романе Гладкова? Потому, очевидно, что этого нет во всем вашем слишком материалистическом коммунизме. Вы все, несмотря на рост вашего технического строительства, нуждаетесь в самой глав­ ной помощи — в помощи духовной. Да, да, да! Для вас это звучит парадоксально, но если русский коммунизм желает процветать и вести мир, он должен прежде всего вдохнуть в себя живую душу. Что стоила бы вся Российская революция с такими неисчисли­ мыми жертвами, если бы достижения ее были только одни мате­ риальные благополучия пролетариата? Целесообразно ли, что рус­ ский коммунизм как бы добровольно умаляет себя довольно узки­ ми, материалистическими достижениями? Он неизбежно должен углубляться, расширяться и расти, а если так, то может ли он ис­ ключать из цепи эволюции нашей планеты такие величайшие духов