Сибирские Огни № 003 - 1991

тем не менее просил меня разрешить ему ряд очень сложных вопро­ сов. Я выслушал его и не знал, как ответить ему. Он показался мне олицетворением всего неудачливого, потерявшего и веру в жизнь, и любовь к людям, и даже самый смысл существования. Заблудившийся в нагромождениях слишком усложненной циви­ лизации, задавленный тысячами чужих, противоречивых измышле­ ний, этот добрый голубоглазый человек не должен был остаться без необходимого ему ответа. Ведь он пришел ко мне, быть может, как к врачу с самой острой и гнетущей болезнью, и я почувствовал, что не имею права не оказать ему хоть какой-либо помощи. Но в то же время я не хотел ему что-либо доказывать словами. Для такого человека —слова еще слабее книг. Мне захотелось показать ему что-либо на примере, дать пощу­ пать какой-нибудь твердый предмет, как доказательство моего соб­ ственного оптимизма. В жизни, если вникнуть в вещи, нет ничего ненужного и часто даже глупое создание рук человеческих приобретает смысл глубо­ кого значения. Первое, что мне бросилось в глаза, — на столе моем стояла чер­ нильница. Я показал на нее пальцем и спросил своего посетителя: — Что это такое? Он не понял моего вопроса. Тогда я подал чернильницу ему в руки и опять спросил. — Чернильница! — ответил он, боясь, что я хочу над ним по­ смеяться. — Пустяки, не правда ли? — спросил я. — Понятно, стекляшка простая, — ответил он, но в глазах его заискрились огоньки насмешливого любопытства. — Нет, не простая, не' стекляшка, а граненый хрусталь. И мысль моя стала работать уже не для него, а для меня самого, ибо сам я открыл целый мир событий, пока эта чернильница высту­ пила в роли свидетельницы о смысле жизни. — Во-первых, это говорит об огромной эволюции человеческих достижений, пока люди изобрели стекло. Во-вторых, прошел еще ог­ ромный срок, пока понадобилось человеку сделать из стекла сосуд для чернил. И, в-третьих, — я взял перо и обмакнул его в чернила — вот смотрите: люди при посредстве этой черной жидкости могут излагать и посылать через огромное пространство свои мысли... — Ну?.. — недовольно подтвердил мой собеседник. — Пачкают бумаги много... — и, ядовито улыбнувшись, вдохновился злобой: — Истребляют целые леса, опустошают целые девственные страны, что­ бы производить бумагу и печатать на ней несмываемую словесную плесень... Почитайте-ка современные газеты — найдете вы там что- либо воистину прекрасное?.. Я на секунду был смущен. Но моя собственная правда, та, кото­ рая от полноты здоровья способна улыбаться, остановила его. — Нет, давайте кончим о чернильнице, о начальной точке от­ правления, а не о воскресных номерах американских газет, которые ведь после изобретения чернил росли тысячи лет, пока стали весить десять фунтов в одном номере. — Значит, мы должны попятиться на тысячу‘ лет для того, что­ бы иметь честь понимать эту галиматью? Нет, благодарю!.. — Пока мы с вами не поймем до конца значения этой черниль­ ницы — мы ничего не поймем! — остановил я его слова. — Ну, дальше? Значит, чернильница, чернила, бумага и перо... — Да, да, вот именно! Вот я беру кусок бумаги и пишу. Смотри­ те сюда! — У меня уже была в запасе новая, самого меня опять впервые поразившая мысль, но я хогел окончить первую: — Смот­ рите, я пишу: «Солнце»... — Ну, что же?.. Солнце...