Сибирские Огни № 003 - 1991

ну, возьму косу, кошу траву и думаю и думаю о вас. Или сижу вече­ ром у своего костра, и вся прошлая наша жизнь с самого детства встает перед глазами во всех подробностях. Вспоминаю тебя малень­ кую, девятилетнюю девочку, согнутую под коромыслом с ведрами... Или ночью в дождь, когда мама лежит больная, мы на палке тащим с тобой полоскать мокрые рубахи на ключ, за сопку. Или в зимнюю вьюгу, когда не в чем выйти до ветру, ты, в отцовском старом полу­ шубке и в старых, рваных пимишках, тащишь с колодца обмерзшие ведра с водой. И вся наша убогая жизнь скрашивалась лишь тогда, когда мы выезжали к нашим теткам, в Таловский рудник, или в де­ ревню Убинскую, или же выезжали на пашню, где всегда соседство Вялковых скрашивало йашу бедность. Этот степенный, величавый богатырь-пахарь, Михайло Василии, никогда не ругавшийся, всегда служил примером, как надо жить и трудиться. И если между нами возникали ссоры — одна мысль, что могут услыхать у Вялковых, нас останавливала. И часто мимо нас на старом Чалке — помнишь? — проезжал смуглый, черноглазый и широкоплечий паренек, у которо­ го всегда белели зубы, потому что он всегда улыбался. Как живой, стоит передо мной этот мой одногодок, который так ловко и завидно умел ходить колесом и который так ловко укладывал всех сверстни­ ков на обе лопатки. Его мать, Марья Федоровна, — теперь, небось, уже старенькая, — вероятно, помнит, как впервые я, сам восьмилет­ ний учитель, учил Матю азбуке в кухне у Вялковых на печке. Звон­ кими голосами мы твердили с ним: «Бе-а-ба, ве-а-ва, ге-а-га!» И на­ градой мне за учение подавалась на печку белая душистая пшенная каша, которую мы редко ели дома. Как это было давно и как будто вчера. Много встает передо мной картин печального детства, и всюду вспоминается этот чернявый, точно чугунный, Матя Вялков со своей молчаливою улыбкой. Раза два он даже.и меня ни с того, ни с сего отколотил. Думаю, что он не любил, когда я нюнил. Я никогда не видал, чтобы сам он плакал, а я был «нюня». И теперь с удоволь­ ствием вспоминаю, что меня следовало учить уму-разуму. И вот ты просваталась за этого самого Матю. И помню тебя, как яркую розу, под венцом, и помню первые годы вашей счастливой жизни, и вижу сейчас твою радостную улыбку на карточке, которой не имею, а у ног твоих маленькая Оринушка... И вот Летят, проходят годы, вихря­ ми война уносит тысячи людей, и великие тяготы падают на родину, и многих-многих одинокими песчинками судьба уносит к чужедаль­ ним берегам... Уже девять лет не вижу я родной, земли. В постоянной думе и заботе, в непрерывном труде, уже начали седеть и мои кудри. Милая сестра моя! Много горя на земле, и только потому наше лич­ ное горе тонет в чужих горестях, как капля в океане. А если срав­ нить, то наше положение все-таки лучше многих и многих. По край­ ней мере, умер Матя своею смертью, на твоих руках и умер так пре­ красно. А сколько умерло не своей, ужасной смертью, на чужбине, без могил, в безвестности. Поэтому не надо говорить тебе о смерти, некогда нам умирать, когда мы еще так нужны. Значит, будем жить, работать, но беречь и свои силы — так кто-то считает каждую каплю нашего добра и зла, — все зачтется, ничто не пропадет даром. А ты, такая великая труженица и с младенчества страдалица, еще уви­ дишь много радости от твоих детей, которых и я вместе с тобой буду любить и лелеять, как родной отец. А теперь поговорим о их судьбе. Думаю, что старший сын твой, Ваня, — ведь ему, кажется, уже че­ тырнадцать? — должен быть неотрывно при тебе и не только при­ учаться к хозяйству, но и продолжать свой вялковский крестьянский род. И если даже у него есть тяга в город, надо так его увлечь хозяй­ ством, чтобы ему скучно было без своих полос и лошадей. Для этого прежде всего надо беречь его силы, не надо надсажать его большим хозяйством. Лошадей иметь немного, но хороших, чтобы пара заме­ няла плохую шестерку. Коров иметь только многомолочных, а мало­ молочных вовсе не держать. И, конечно, надо иметь машины и хо- 16