Сибирские Огни № 002 - 1991

Боистину мистического случая. Как-то раз в спальне сельского дома, где мне случилось остановиться, я невзначай наткнулся на том сочи­ нений Лэйарда о цивилизации древней Ниневии и взялся его читать. Во дворе на веревке сушилось кое-что из моей одежды, и раскат гро­ ма заставил меня выбежать наружу ее собрать. А как раз посреди двора находилась большая лужа мутноватой, грязно-серой воды. И вот когда я, мыслями все еще пребывая в Ниневии, стаскивал с ве­ ревки одежду, я как-то невзначай глянул на эту лужу и на миг вдруг утратил память о том, где я нахожусь и что делаю. И по мере того, как я стоял и глядел, лужа все неузнаваемее меняла свои при­ вычные очертания, становясь постепенно чем-то таким же неописуе­ мо чуждым, как какое-нибудь море на Марсе. Я стоял, не сводя с нее изумленных глаз, и первые капли дождя, сорвавшись с неба, пали на поверхность воды, взморщинив ее гладь медленно расходя­ щимися кругами. И в этот самый миг я испытал в себе живое содро­ гающееся чувство счастья, пронизавшее меня таким неизмеримым по глубине внутренним озарением, какого мне еще никогда не до­ водилось испытывать. Ниневия и вся история в целом сделались внезапно столь же реальными и вместе с тем отдаленными, как эта лужа. История представилась мне такой я в ь ю , что я почувство­ вал какое-то уничижительное презрение к самому себе — жалкому, стояшему с охапкой одежды в руках. Весь остаток того вечера я слонялся будто во сне. Я знал теперь, что отныне моя жизнь будет посвящена «вскапыванию прошлого», попытке воссоздать то мельк­ нувшее видение реальности. Сейчас станет ясно, что все это имеет самое прямое отношение к моему рассказу. Я хотел сказать, что мы с Райхом совершенно по-разному воспринимали прошлое и постоянно забавляли друг дру­ га маленькими откровеньями, касающимися наших личностных черт. Для Райха вся поэтика жизни заключалась в науке, и на про­ шлое он смотрел просто как на ту сферу, где можно лишний раз по­ упражняться в своих способностях. Для меня наука состояла в ус­ лужении у поэзии. Это убеждение укоренил во мне мой первый наставник сэр Чарлз Майерс, выказывавший вообще полное пре­ зрение ко всему, что могло считаться современным. Наблюдать его за работой во время раскопок значило видеть человека, для которого век двадцатый вообще прекратил свое существование; человека, ко­ торый взирает на Историю, как какой-нибудь орел с горной верши­ ны. К людям, как обшности, он относился с неприязнью, гранича­ щей с содроганием. Однажды он мне посетовал, что большинство их кажется ему страшно «незавершенными и ущербными». Майерс дал мне почувствовать, что подлинный историк скорее поэт, нежели уче­ ный. Как-то раз он заявил, что созерцание людей, взятых поодиноч­ ке, вызывает у него желание наложить на себя руки; единственное, что заставляет его смиряться с мыслью, что он человек, это созна- вание масштабов подъема и падения цивилизаций. Те первые недели в Диярбакыре, когда беспрерывный дождь делал невозможной всякую работу под открытым небом в окрестно­ стях Каратепе, мы с Райхом устраивали по вечерам затяжные бесе­ ды, во время которых Райх пинта за пинтой поглощал пиво, а я по­ тягивал великолепнейший местный коньяк (различие в темперамен­ тах проявлялось у нас даже здесь!) И вот случилось так, что в один из вечеров я получил письмо от Баумгарта. Письмо было очень коротким. Баумгарт просто ставил меня в известность, что обнаружил в ящиках Ваисмана кое-какие бумаги, ознакомившись с которыми пришел к убеждению, что Ка­ рел в период, предшествовавший самоубийству, был не в своем уме; он якобы писал, что «они» сознают о его усилиях и попытаются его уничтожить. Из контекста, сообщал Баумгарт, следует, ^что слово «они» не относится к людям. Поэтому он решает дальнейшие пере