Сибирские Огни № 001 - 1991

сотворить с той Нинкой что хочешь, налетел невооруженным глазом на голый сук. Глаз вытек и — прощай, служба опричная, здравст­ вуй, ВОХРа железнодорожная. Переживал, конечно. Собралась в нем боязнь, страх перед людь­ ми иными, но жениться надо, а то поговаривать начинают, посмеи­ ваться. И женился на тихонюшке, сосватали в деревне юную, тонкую, а Кеша думал о большой, сбитенькой. Беда, подойти к таким не умел, робел и шутки не удавались. А тихонюшку на третьем году застукал с неизвестным, стыдно сказать где, спуталась, одним словом. Побил ее Кеша, как мог, а неизвестный хезнул, убежал, даром что здоровый экземпляр. Формы, что ли, испугался. Вот по кому лагеря-то рыдали, такого бы на рудники определить да шахты. Попроси тихонюшка прощения, упади в ноги — и жил бы с ней: привык, как все люди, и по сиротству своему жил бы. Еда, питье, оде­ жонка были... Комод, приемник со шкалой настройки, абажур с кис­ тями, шторочки на окнах тихонюшкиными руками насборенные. Но нет же: сволочь ты, говорит, фашист! Ты, говорит, людей невинных убивал, а этот Ваня, он фронта прошел и полюбил меня. И ушла к Ване с фонариками. Кеша ей вслед шторочки швырнул, собрался — да на работу. Обид­ но: никого ведь не убивал, дурочка ты сельская. Служил в энкавэдэ — да, глаз на суку оставил — да. На обысках, арестах, в конвоях был — да, но не убивал. Врут люди, мести хотят. А он и Сталина любил, страдал за него. За эту любовь теперь убивать надо, так? А при живом-то вожде кто славу ему пел? Грамотные, образованные, умные... Теперь, ясно, Кеша-сирота виноват, дурачок Кеша лес рубил — щепки летели. Когда Лазарь Моисеевич в город приезжал, то Кеша стоял в первых рядах торжествующих, орущих, но, главное, успел, смог своей рукой к Лазаревой руке прикоснуться и сразу в туалет от счастья захотел, а куда? Народ кругом, милиция, тайные. Догадался позвонить в чужую дверь — не пускают. Использовал подъезд, был оштрафован, но деньги отдал с улыбкой, в религиозном экстазе. А они, видишь, что вытворяли. Нынче уже не расскажешь на де­ журстве: «...и вот машина, лимузин этот черный, выворачивает с Со­ ветской на Коммунистическую... Он стоит во френче, в полный рост, правая рука...» И все короче дни, длиннее ночи. Ну, купил чижика — пой. Ешь, пей и пой. Пой, как пели чижи давно, в России. Еще до голода, бегства в Сибирь-матушку, куда па­ мять нет-нет да и порхнет за чижиковой песней. Равнина, речка, дымы из осенних огородов, соседка Анька: ...цып-цып-цып-цып, — курят сбирает на пшено. Белые волосенки за ухо заправляет, нос ^лущится, алеет и: ...типа-типа-типа-типа... Жива ли, нет ли? Тогда ей лет семь было, а Кеше за десять. И вот этот чижик стал напевать Кеше про родину. Видать, смерть близко: нет-нет, да как прижмет сердечушко, как полетит не­ верующая душа к далеким овинам и аж запахи непереводимые на слова появляются. Только куревом их и отпугиваешь, как черта лада­ ном. Утром соседка глотку рвет: «Да чтоб оно все провалилось скрозь пол! Вся шуба табачищем пропиталась!..» «Ну и провались...» — думает Кеша, не открывая глаза. Некому и заступиться: ни вождя, ни жены, ни силы нечистой. После тихо- нюшки он еще раза два сходился, а то и так просто взгуливал. У од­ ной уже призывного возраста байбак был, до того бандит, что до ар­ мии бивал участкового, а уж Кеше только кулак показал и педагог в Кеше умер. Прогуляет где-то ноченьку байбак — а днем спит до обеда. Не учится, не работает, в стиляги подался: зачем, толкует,