Сибирские Огни № 001 - 1991

это проблема, но иначе все выхолащивается и становится банальным даже при лучших устремлениях...» Моему дорогому родственнику стоит верить, у него замысловатая жизнь и богатый опыт. Не чувствуешь ли ты, моя маленькая, что потревожены наши сокровенные глубины? Мы много читали о любви, но люди живут так некрасиво, и мы живем так некрасиво, мы так тонко иронизируем над тем, перед чем благоговеем в душе... Мы привыкли жить поверхностно, мы спокой­ ны, когда наши глубины не тревожатся необычным. Мы боимся не­ бывалого. И начинаем не верить в небывалое. Любовь — это пьедестал немыслимой высоты, и, когда приходит она, мы чувствуем, что не достойны этого пьедестала. Отступаем, со­ храняя независимое выражение лица — зачем? И еще очень стра­ шимся высоты. Давай прогоним страх. Нужно думать о смерти, чтобы понять, как открыто — навстре­ чу! — мы должны жить. Я третий ребенок в семье. Когда-то давным-давноп. мой дорогой родственник поведал мне, что, вообще-то, по законам природы я дол­ жен был быть шестым. Но я третий. Ты представляешь, маленькая? Три незагоревшиеся звездочки. Подумай, была гениальная задумка (а новый человек — это всегда гениально), но никто об этом не узнал и не опечалился. Три прекрасных фильма, три прекрасных сценария — их просто-напросто запретили, и никому до этого нет дела. Три жизни. Господи, да какое после этого право мы имеем клясть свою жизнь за те испытания, что она преподносит?! Как мы можем жить вот так, как живем, — скептиками, нытиками, серостью?! Цепочка нерешений, которую в конце концов принимаешь за норму. Так не должно быть! Понимаешь ли, все наши ссоры и все наши холода оттого, что мы живем из себя. Когда я начинаю жить твоим сердцем, все мои обиды, выраставшие в нечто грандиозное, космическое почти, пред­ ставляются досадным сором, и я ужасаюсь своей неправоте. Пони­ маешь ли, нам нужно жить не только собой, коль уж повстречало нас и встряхнуло чем-то чистым и настоящим. Понимаешь ли...» Я пишу письмо моей маленькой подруге, и снова слышу тонкий голос флейты, который во мне и всюду вокруг меня. Я пытаюсь вспоминать дорогое. — Ка-а-ак, ты еще не спишь? — Ты посмотри только, какую интересную книгу я нашел... Нужно обязательно прочесть до утра... — Ты почему не спишь? Уже третий час! — Да вот — книга... Книжка редкая... — А ну-ка, пойдем! — Но книга... , — Я сказала — пойдем! — как славно иногда потерять свободу и покорно подчиниться. Подчиняться, подчиняться, подчиняться... Все!!! Хватит. Моя память устала. Вспыхнула ослепительно, и — темнота. Пе­ регорела, как старая лампочка. Я лежу на диване и прислушиваюсь к себе. Позади пьяные дни в общаге и только что пережитые сердцем светлые мгновения. Где же правда? Все фальшь. Отчаяние не исчезло. Оно копошится внутри, но это уже отчая­ ние не безысходное (мыслей об окурке, торчащем в глазнице, в помине нет), оно тихое, вопросительное, с брезжущим дальним светом выходом. Свет этот слаб, он растворяется в темноте, и я еще не могу понять, откуда он... Есть подозрение. Туда и побреду. «Я вижу не­ кий свет...» — история повторяется. А пока. Я-не-хо-рош. Не-хо-рош-я. И так далее. И так далее. И так далее.