Сибирские Огни № 001 - 1991

мокших, тяжелых крыльях, мы неуклюже взмахиваем ими, неуклю­ же летим, цепляясь ногами за траву и спинки кроватей. И вот уже — легко-легко, солнце близко и тянет к себе, мы перебираем пальцами его лучики, они — теплые и спасительные, сердце восторженно гро­ хочет в груди, и тогда... Тогда рушатся мшистые стены, и падают за­ весы, за которыми — жданные ответы. Это недолго — увы! — и сно­ ва затхлый воздух, хмарь, муть, и стены, стены, стены... во все сто­ роны стены, которые крепче наших голов. Мы силимся вспомнить наш полет, то, что приоткрылось вдали, и не вспоминаем. Память от­ казывает. Или это только снится нам и забывается — забывается, как всякий гениальный сон? Я твержу: механика дождя проста. Я думаю: она действительно проста. Духота растет, каменеет, натягивается до упора незримая струна, и вот — порыв ветра — дзинь! — лопается струна, а ветер уже свистит свою рваную музыку. И на ее фоне — ритм: кап! кап! кап! — несмело и крупно, и наконец — ливень, шум, ручьи — хочет­ ся бежать по ним босыми ногами и кричать маловразумительное — радость! Я снова ныряю в парную, и сказка повторяется. И еще раз. По­ том выливаю на себя ведро ледяной воды, визжу и, как попало наки­ нув одежду, выбегаю под дождь. «Здравствуй, дождь! — кричу в небо. — Ты мне нравишься, дождь. Дождик, лей, лей, лей, на меня и на людей!» — вспоминаю из детства, приплясывая по лужам. В доме тепло и тихо. Я сбрасываю с себя одежду, промокшую потом и дождем, и заползаю голый в постель, под одеяло. Нет, что-то не так. Я выскакиваю из постели, распахиваю окно, в комнату вва­ ливаются музыка дождя и свежий воздух, по-хозяйски располагают­ ся в ней. Теперь — так. Удобнее устраиваюсь в постели и смотрю в мир. Ни о чем не думаю. Но дождь — недолго летом, и вот уже солнышко, и такие тяже­ лые — полные! — женственные тучи превращаются в нечто эфемер­ ное и бесполое, слово «облако» говорит само за себя, облака испуган­ но разбегаются в разные стороны. Хорошо дышать — я звонко откусываю яблоко и мычу набитым ртом популярную песенку. Подступает вечер — пора отправляться за молоком. Я одеваюсь в чистое и, прихватив трехлитровую банку, бодро топаю по знакомой дороге. Недалеко от деревни я встречаю деревенскую старуху по имени Марфа. У нее сын — идиот, и иногда он приходит ко мне в гости. На нем широкие штаны и широкая рубаха. Когда-то давным-давно я научил его играть в шашки, а когда он чуть-чуть научился, я поду­ мал, что не такой уж он и дурак, как про то все говорят. Я играю с ним в шашки, поддаваясь изо всех сил. Каждое лето он пытается меня интриговать, намекая, что собрался жениться. «На ком?» — выпытываю я, а он мнется, самодовольно и глупо улыбаясь: «Узна­ ешь... Скоро...» «На свадьбу-то пригласишь?» — энергично напраши­ ваюсь я. «А как же... Скоро...» Мы играем в шашки, и я проигрываю. «Я умный», — ударяет он себя в грудь кулаком. Я соглашаюсь, и он, довольный, уходит. Марфа вышла после дождя пасти своих коз. Она сидит на рас­ кладном стульчике, опирается на палку. У нее сморщенное от жизни и доброе лицо, и живые глаза блестят из-под повязанного низко плат­ ка. Ее личная собственность бродит в траве. Четыре козы — старые и противные, в глазах одно — затолкать в брюхо побольше травы, — у них грузные фигуры и безобразно отвисшие животы. А пятый — маленький козленок, чистый и пушистый, с детской наивной мордочкой — не-ис-пор-чен-ной. Ему плевать на траву, ему плевать на жратву, он прыгает по дороге, смешно взбрыкивая задни­ ми ножками, играет с мертвым кустом — подскочит, боднет его; и тут же в сторону, стоит, смотрит на качающийся куст — удивляется.