Сибирские Огни № 001 - 1991

ся отсутствие эстетики. Нужно сейчас же, сейчас же, не откладывая на потом... Сбрасываю с крыши бани тонкие рейки, отыскиваю в уг- лярке необходимый инструмент. Руки чешутся, спешат, им не тер­ пится поработать с деревом. Но они отвыкли от этой работы, все ва­ лится на землю, и я злюсь, переживая в себе азарт. Понемногу руки вспоминают забытое, и приходит радость. Воображая, каким ловким и умелым я сейчас выгляжу со стороны, я — раз! два! три! — про­ хожусь рубанком по рейке, снимаю фаски и несу ее в парную. Здесь, прижимая распоркой, чтобы не было щелей, намертво приколачиваю к бревнам. Лохмотья нехотя исчезают под гладкими, поблескиваю­ щими рейками. За три часа я обшиваю стену парной и некоторое время любуюсь своей работой, ласкаю рукой рейки. Затапливаю печь в бане, натаскиваю побольше воды и возвра­ щаюсь в дом, на ходу вырывая из земли самые нахальные сорняки. В доме добрым теплым гудом гудит печка, и дыма уже нет. Я наскоро перекусываю консервами и усаживаюсь на крыльцо отдох­ нуть. Включаю старенькую «Селгу». Из динамика в небо возносится торжественно орган, играют Баха. Я вспоминаю, как когда-то в юно­ сти полюбил органную музыку. Я сидел в Домском соборе, удивлял­ ся людям, которые дремлют, и пытался честно разобраться в густых аккордах, наполнявших зал. И вдруг музыка ушла на второй план, а я полетел в какие-то незримые дали, которые стали моими. И проно­ сились мимо дивные видения, и звучали полные чистоты слова. На фоне космической музыки. С тех пор я полюбил орган. И вообще классическую музыку. Позже, намного позже, слушая Чайковского, Шопена, Бетховена, когда он не бушует и грустен, я стремился до­ знаться, как, каким образом приходит к композитору его музыка, я хотел понять психологию этого чуда. И если это цепь туманных обра­ зов и музыкальных ассоциаций, то почему, скажем, Чайковский на­ зывает одну из своих вещей — «Размышление»? Здесь конкретность в названии, называние определенного логического процесса. Я слу­ шал любимых композиторов и пытался выйти на уровень их душ в момент писания музыки. Получалось первые минуты, но от напряже­ ния скоро уставал, и в конце концов меня выбрасывало на себя же. Рождались воспоминания о прошлом и будущем, созвучные музыке. Становилось высоко, больно и страшно. А я летел. Я сказал себе — в этом смысл музыки. Я слушаю орган. Лес шумит листьями на горах, глубокое, как океан, — глубже! — небо хранит в себе разгадки тайн, облака сказочными существами плывут по своим делам, где-то вдалеке постукивает колесами товар­ ный поезд... Я знаю, какую власть имеет музыка, когда я и она — одни в за­ пертой комнате или в зале, когда люди притихают, чуть испуганные открывшейся гармонией звука... Но сейчас — все, что вокруг, пронизано какой-то своей чудесной музыкой, соединено в мощный хор — я, ты, он... и природа, эта веч­ ная мелодия жизни гениальнее всяких человеческих музык. И даже орган, могучий орган не может совладать с ней, его басовые взлеты вязнут в воздухе, прибиваются к земле, как пыль во время дождя, и вот уже — кажется, орган звучит тише, смиреннее... Порх, порх, порх! — птичка-невеличка зачастила крыльями, ло­ маную траекторию прочертила проворно. Я стряхиваю с себя подступившую незаметно дрему, возвращаюсь к земным заботам. Нужно вымыть пол в доме, пыли — на вершок. Самое время на­ вести порядок. Начинаю с мансарды — здесь я решил обосноваться. По стенам развешаны прошлогодние акварели моего дорогого род­ ственника. Я замираю возле мрачных подсолнечников на темно-охри­ стом фоне. Я рад за своего дорогого родственника, что он неплохо