Сибирские Огни № 001 - 1991

сказать, но только молча ждет...» Нет, для Руслана, похоже, не сбы­ лись. Он весь земной и, кроме земли, ничего не знает и знать не хо­ чет. И у него есть его любимое дело, которое он потихоньку делает, не хватая звезд с неба, но и не отступая малодушно, и еще есть его безалаберная жизнь, которая ему по душе. Да и не всегда безалабер­ ная — я знаю, бывают дни, когда Руслан запирается в своей комна­ те и исчезает для окружающих, его нет, он скрывается в груде спе­ циальных книг и облаках табачного дыма, в своих формулах и па­ яльниках и блаженствует там. Бывают дни, когда он торчит в лабо­ ратории с утра до ночи, и его не выманишь оттуда никакими пряни­ ками, никакой бормотухой, никакими бабами. Руслан — счастливый человек, для него нет «хорошо» или «плохо», для него есть работа и есть жизнь, в которой он, как цветы, собирает удовольствия, он всег­ да прост и весел — может быть, поэтому меня так часто тянет к не­ му? А мы? — которые разбрелись по своим углам, притихли и все никак не можем добраться до окончательных итогов. На любой во­ прос из разряда вечных или близких к тому масса взаимоисключаю­ щих ответов, и у каждого ответа свои убедительные слова. Счастли­ вые люди выбирают один из ответов, наиболее подходящий их есте­ ству, и становятся непреклонными машинами. А мы, которые при­ тихли, неслышно, незаметно мечемся, как беспокойные лучики в кромешной тьме, и каждое новое утро застает нас в обнимку с новым ответом. Я твержу: не введи нас во искушение, но избави нас от лука-а- авого, а сам потом преспокойно пишу некоторые безнравственные свои приключения. И ни отрицания, ни биения себя в грудь и посы­ пания главы пеплом, ни разрывания рубах, в общем, ни хотя бы ка­ кой-нибудь маломальской истерики, свидетельствующей о страдании и переживании, а равнодушное приятие. И еще — странная исследо­ вательская любознательность и аналитичность. Но что же делать, если это правда, если утром я не бегу из об­ щаги, проклиная дьявола и Руслана, подтолкнувшего меня к двери, за которой — подчинение правилам игры, и игры-то не так чтобы и увлекательной, а скучной, надоевшей давно игры, — нет, не бегу, но, съездив на работу и открыв склад, возвращаюсь обратно. Общага тя­ нет меня магнитом, мне хочется продолжать эту нелепость — пить вино и входить в мерцающий полумрак комнаты. Ребята уходят учиться, Руслан уходит работать, они наказывают мне: «Не отпускай нашу гостью», я бодро хлопаю их по плечам: «Любимый город может спать спокойно... Не отпущу! Костьми лягу!» Я пью с нашей гостьей пиво в благословенном пивнаре, где мужики соображают на троих и, рассердясь, запускают друг в друга пивны­ ми кружками, где соленые сухарики и кислая духота, а потом наша гостья ведет меня в глухую и грязную квартиру. Она не совсем твер­ до держится на ногах, она берет меня под руку и победно посматри­ вает на прохожих. Я, кажется, понимаю ее. Ей хочется невозможно­ го — ей хочется той жизни, которой живут все люди, ей хочется лю­ бящего мужа и маленьких детей, хозяйственных забот, вечерней ус­ талости и вечерних прогулок с мужем... Поезд ушел, и ей уже никог­ да не догнать его, ей уже никогда не быть в той жизни, которую она легкомысленно покинула. Снежный ком покатился под гору, и там, внизу, конец, распад, уничтожение, но он покатился, и не остановить его — набирая скорость, он несется, чтобы там, внизу, разлететься в прах. Желание невозможного мучит ее, и, бредя со мной по улице, она имитирует невозможное. «Пусть тешится», — полнясь благо­ склонным пониманием, думаю я и с необычайной нежностью и пре­ дупредительностью обращаюсь с ней, что ей очень нравится. В нашей беседе упоминается даже незабвенное имя Толстого, и моя спутница важно кивает головой, сочиняет несколько наивных фраз о литера­ туре, и голос ее становится гордым.