Сибирские Огни № 001 - 1991

— Конечно, нужна, — не допускающим возражений голосом, не допускающим подозрений во лжи. — Не была б нужна, не звонил бы и не встретились бы. — Я подумала: может быть, тебе стало скучно, — печально го­ ворит моя маленькая подруга. — При чем здесь скука? — возмущаюсь я. — Стало бы скучно, можно найти себе веселую подружку, это не проблема, и всего черво­ нец стоит, и — нет скуки! Вот она была — и уже нету! — Я щелкаю пальцами (моя маленькая подруга якобы безразлично пожимает пле­ чами — врет! я-то вижу — зацепило!). — Есть и другие варианты борьбы со скукой, беспроигрышные. Нет уж, если встретились — зна­ чит, мне плохо без тебя, значит, ты мне нужна... Неужели это так трудно понять? Она кивает головой и улыбается. Ну вот, теперь можно и притянуть к себе, и поцеловать, сцена прощения сыграна (и не бездарно), интересы сторон соблюдены. Моя маленькая подруга даже не морщится от поцелуя, сама тянет ко мне свои очаровательные губки, и это более чем странно. Она почему-то очень не любит целоваться, моя маленькая подруга, это меня удивля­ ло первое время, злило и рождало некоторые нелестные для нее мыс­ ли. Потом привык — ладно! Сегодня происходит нечто необычное. Я напяливаю на лицо беззаботность, но мне нужно скорее уйти отсюда. Изнутри меня душит злоба. На себя. И терзает гадкое само­ осуждение. Гадкое, потому что «само» и потому что оно ни к чему. Делать свои дела нужно без рефлексии, и врать тоже. Я надоел сам себе — я улыбаюсь, я говорю слова, которые каж­ дое само по себе что-то значит, но вместе собираются в белиберду и ложь, я вижу эту ложь и начинаю себя судить за нее. Но от суда и последующего осуждения ничего не меняется ни во мне, ни в мире, и эта нудная (бесполезная! безысходная!) возня моей совести утомляет меня. Я надоел сам себе. К тому же происходит то, что я и предполагал: внутри от пирож­ ных все у меня раздувается, как мыльный пузырь, болит сердце, и это отвратительно — я залит по уши злобой, она уже добирается до глаз и вот-вот выплеснется наружу. Губы еще по инерции улыбаются и бормочут нечто безмятежное, но улыбка с каждым мигом становится все натянутее и тревожнее. — Я пойду, — решительно говорю я и поднимаюсь с дивана. — Позвоню на днях. Что-нибудь придумаем. — Подожди секунду. — Моя маленькая подруга держит меня за рукав, и пальцы ее чуть дрожат. — Можно, я спрошу? — Ну-ну, валяй... — Когда у тебя будет квартира, — она запинается, — будет своя квартира, ты возьмешь меня к себе жить? — Не знаю, — говорю я, и это единственная, истинная, на все сто — правда. Я долго хожу по вечерней улице, соображая, что бы предпри­ нять. Домой, к книгам — не поеду, нет настроения. Я постанываю, я глажу рукой измученный живот, жую кислую таблетку, потом дру­ гую, и боль понемногу затихает. Я вспоминаю о Руслане, и мне очень хочется увидеть его. Реше­ но — я еду к Руслану! И я еду к Руслану. Руслан — мой старый приятель и однокашник. Руслан живет в доме, именуемом общежитием, который дорог мне. Было время, ког­ да этот дом был нашей общей крепостью, родиной, точкой отсчета в нашей жизни. Казалось, что это навсегда. «Навсегда» не бывает. Те­ перь в этом доме из нашей дружной семьи остался один Руслан, а нас там уже никто не знает. Вахтерши ворчат, что мы чужие люди и нечего шастать туда-сюда, а на этажах, некогда бывших родными и полными знакомых лиц, нас провожают недоуменные взгляды но