Сибирские Огни № 001 - 1991

Я лопаю пирожные и кляну себя за неумеренность, подозревая, чем эта неумеренность закончится, подозревая, что вот сейчас набью живот кулинарными изысками, и он у меня по обыкновению заболит, и по обыкновению испортится настроение. Но ничего не могу с собой поделать. «Не отдавай меня... — говорит моя маленькая подруга, глядя своими черными бусинками мне в глаза так, как только она умеет глядеть, детски мудро, кокетливо и искренне, все вместе. — Не отда­ вай меня...» «Кому?» — мямлю я набитым ртом. «Никому не от­ давай...» — Она смущенно дергает рукой желтую нитку на моих джинсах. В этом месте наш непрерывный диалог — действие слов, взгля­ дов и движений — дает трещину, прерывается, замирает на несколь­ ко долгих мгновений. Нужно расставить акценты. Неторопливо пережевав очередное пирожное, я говорю внуши­ тельно : — Все будет в конечном счете так, как тому надлежит быть. Все будет так, как ты захочешь. А чего ты хочешь — вероятно, и сама не знаешь. Так узнай сначала, а потом и подумаем. Логично? — и по­ следние мои слова пронизаны иронией и морозом. Все верно — так и нужно, похолоднее, побезразличнее, это раз­ жигает, кажется... Применение теории на практике. Эксперимент. Правда, эксперимент жестокий, потому что все понятно и все скон­ струировано, но тут уж одно из двух: либо ты будешь эксперименти­ ровать, либо экспериментировать будут над тобой. Предпочтительнее в смысле внутреннего покоя первое. — Ты меня не будешь больше прогонять? — Прогоняю не я тебя. Ты сама себя прогоняешь... И искренне, почти искренне я рисую схему наших отношений: точка очередного сближения, полнота жизни, потом накатывающее ее (или мое) безразличие (впрочем, опять же сыгранное), раздраже­ ние, ревность, желание сделать друг другу больно, и как ударившие­ ся бильярдные шары — стремительно друг от друга в размолвку, в разлуку, в молчаливый вопрос, чтобы снова понять, что нужны друг другу, что уже привыкли, сроднились, что нужно видеться, встречаться, говорить, любить, ну просто необходимо... — И это неотвратимо, — продолжаю я, патетически возвысив голос, — как неотвратимы наши возвращения, обреченные на новую боль. Может быть, — усмехаюсь я, — без боли было бы неинтересно, плоско, без этих вспышек сердца... Заскучали бы? Тут я немного привираю — болью-то уже давно и не пахнет, ее нет, ну разве что самая чуточная, — настоящая боль затерялась где- то в прошлом. — Впрочем, мне скоро двадцать пять, и мне хочется полной и постоянной ясности в наших отношениях, а не так, что вот сейчас ясно и нет нас с тобой счастливее на свете, а завтра снова невесть что, сплошные вопросы, — нет, мне этого хочется навсегда, покоя настоящего хочется... — Если бы мы сегодня не встретились, — задумчиво говорит моя маленькая подруга, — я бы сделала что-нибудь плохое... — Что? — снова обдавая ее иронией. _ Ну что-нибудь, не знаю... Ты позвонил неделю назад, и я только _ ах! ах! ах! — разбежалась: поговорим по-человечески, по­ миримся, а ты уже трубку бросил, я в комнату вошла, папа меня спрашивает испуганно: «Что с тобой? На тебе лица нет...» «Ничего, ничего...» — отвечаю... Ты мне только одно скажи, дергая меня за рукав и заглядывая в глаза, снова ее бусинки черные перекатывают­ ся в меня и смущают мои покои (я отвожу глаза, потому что ничего не знаю, и не зажигаюсь, и нужно говорить какие-то определенные слова, которые есть ложь), — одно только: я нужна тебе или нет?