Сибирские Огни № 001 - 1991

Меня мучит это, не дает покоя. И мне хочется правды. Я заново учусь думать. И судить себя. Почему я так много, и так упорно, и так скучно твержу о солн­ це, о свете, о святом огне? Если я хочу сказать про что-то — это хорошо, я непременно скажу: солнце. Такая постоянная метафора. Солнечное, светлое, ог­ ненное. Какая глупость! Ведь я ненавижу солнечный свет. По мне лучше настольная лампа или сумерки с негромким мер­ цанием фонарей. В темноте, в полусвете (и даже — электрическом лучше) мне спокойнее. Утро. Я просыпаюсь. В окно бьет яркий свет, и мне хочется кри­ чать от отвращения. Утром мир безобразен. Безобразна моя пыльная комната, безобразны растрепанные книги, безобразны даже сосны за окном, про которые привык говорить, что — высокие, устремленные и прекрасные (так ли? а может быть, измученные ветром и снегом и хотящие умереть?). Умываясь, я смотрю на себя в зеркало и морщусь раздраженно — мне не нравится мое кислое лицо, оно кажется чудо­ вищно непропорциональным, недобрым, недостойным. Итак, хочется кричать. Я, как все люди, не помню своего рождения, но, наверное, кричал (все кричат) от ужаса, наверное, было страшно и неуютно ду­ ше от тюрьмы, в которую ее кто-то запер: из свободы, из полета, из единства — в муть и клетку. Вот и орал. Непосредственной натурой был. Теперь не ору. Научился не кричать, когда кричать хочется, и наоборот. Научился скрывать, лгать. «Молчи, скрывайся и таи...» Таю. От кого? Для кого? Брожу по кухне, готовя себе немудреный завтрак, хлопаю двер­ цей холодильника и шепчу гнусные слова. Они всегда облегчают. Нужно жить. Обычно я разживаюсь только к вечеру, привыкаю к тому, что — вокруг. В душе подсыхает, отступают слякоть и сы­ рость, я даже насвистываю веселые мелодии, а в голове иногда появ­ ляются игривые мысли. Утром — трудно. Я задергиваю плотные шторы и в полумраке усаживаюсь за стол. Книги. О мои милые, мои лживые спутники! Сколько раз вы да­ вали мне надежду в жизни, а потом бессовестно обманывали. Если быть логичным, давно пора сложить из вас большую кучу во дворе и устроить хорошенький средневековый костер. Но вот парадокс, я сно­ ва и снова открываю вас и верю, верю (безумство какое-то!) вам, как той, самой первой, которую прочитал шести лет от роду. Чтобы снова обмануться и снова затосковать смертельно. Я открываю первую книгу: «Существует прибежище, где нет ни земли, ни воды, ни света, ни воздуха; где нет ни бесконечности пространства, ни бесконечно­ сти разума; где нет ни представлений, ни отсутствия их; где нет ни этого мира, ни другого мира, ни солнца, ни луны. Это не проявление, не уничтожение, не постоянство, это не умирание и не рождение. Это существование без основы, без развития, без опоры. Это есть конец страданий». Я открываю другую книгу: «Дети бессмертного блага! Какое чудное имя, полное надежды. Позвольте мне назвать вас, братья, этим чудным именем наслед­ ники бессмертного блага; я отказываюсь назвать вас грешниками. Вы — дети Бога, участники бессмертного блага, святые и совершен­ ные существа. Вы, небесные существа на земле, грешники? Это грех назвать так человека. Это постыдное слово. Восстаньте, о львы, и стряхните с себя заблуждение, что вы — ягнята! Вы души бес­ смертные, духи свободные, вечные и благословенные! Вы не тела. Материя — ваш слуга, а не вы рабы материи!» 2 Сибирские огни № 1