Сибирские огни № 012 - 1990
цией: «В свою компанию». Она знала давнюю компанию сына и одобряла ее. При убежденности в собственной неколебимой правоте, при безукоризненности своей личной жизни, она, вероятно, даже явление Нади в ванне объяснила, в конце концов, наивной чистотой сына, который ведь не украдкой, а прямо при ней, пригласил де вочку. Но ее самоуверенная безукоризненность оказалась наивней предполагаемой наивности Васи. Сын врал матери, точно рассчиты вая, что при словах «своя компания» у нее привычно возникнет цепь внутренних вйдений с симпатичными образами Юрия, Веры, Тодика. Он врал мягким, невинным тоном, про себя памятливо за щищаясь от иваногрозновских глаз. Эх вы, родители, как вы умеете продалбливать чистые души детей, словно капли нишу в камне! Вы и забыть-то забыли ничтож ный, мимолетный эпизод в громаде вашей многотрудной жизни, а неокрепший человек запомнит, порой до самой своей старости, ваши белые во гневе глаза, не по мере его вины. Первыми, от кого учит ся защищаться ребенок, бывают всегда родители. И первой формой беспомощной защиты всегда вынуждается ложь. На более достой ную защиту у ребенка просто еще не имеется сил. Не в свою, любимую мамой, компанию уходил сегодня Вася, а к Наде Лутониной, которая с нервной радостью сообщила, что ее ро дители отправляются до утра в гости и ночью она будет одна. Ночью одна — эти простые слова были пароль, сигнал, тихий, тайный зов; они значили: ночью вдвоем. Он пошел к ней в десять часов, но, казалось, что глухою порой — от обилия морозных звезд на черном, чистом небе, от необычно малолюдного Красного про спекта. Скрип его шагов вызывающе отдавался от стен, было то ли боязно, то ли неловко от такого громкого обнаружения прекрасной тайны первого ночного свидания наедине. Надя встретила его подвижная, хлопотливая, в фартуке, и раз- улыбалась так облегченно, с таким счастьем, словно не вполне на деялась, что не будет ночью одна. Нечасто она улыбалась, и всякий раз при этом небольшие губы ее неожиданно широко раздвига лись, и рот становился большим, нескромным и привлекал еще бо лее, чем сложенные бантиком губы. — Раздевайся, а я сейчас на кухне закончу возню, — сказала она с успокоенной деловитостью и убежала. Наде нравилось быть хозяйкой, обихаживать Васю, может быть, потому, что в ее семье так мало случалось спокойных застолий. Они сели рядом за накрытый стол, тесно сдвинув стулья. И все было чинно и всерьез, и свободно, и столько времени впереди для семей ного ритуала праздничного ужина. Но все это стало неважно, они потянулись не к вилкам и блю дам, а губами к губам. Изогнувшись на жестких стульях, они обня лись. Они не целовались, а лишь прижимались губами в напряжен ном ожидании, пока Вася неверной рукой, ушибая локоть об острый край спинки стула, расстегивал пуговички платья на спине Нади... Господи, он коснулся ее шеи, ее голого плеча, попались под руку тесемки, такие узенькие и такие мешающие. Он не знал, не мог бы объяснить, как ослабели тесемки и в ладонь вошла, втянулась обна женная Надина грудь. Оба были разгоряченные, жаркие, а грудь оказалась прохладной, и эта неожиданность пронзила, упругая неж ность груди просилась в ладонь, таяла в ней, и наслаждение это бы ло невыносимое. Надя вдруг тихо охнула, губы ее вяло замкнулись, и вся она отстранилась в объятиях Васи. — Я не знаю, что сейчас со мной произошло, — беспомощно и доверчиво прошептала она, — такое... такое... до обморока. Она сидела с румяными, горячими щеками, с невероятно алыми губами, а светлые лоб и нос и шея подчеркивали ее живую, пыл
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2