Сибирские огни № 012 - 1990

На перемену Москалев поднялся улыбчивый, озорной, доброже­ лательный, ну вылитый актер после спектакля, готовый к неминуе­ мым аплодисментам. Перед ним встал Володя Приступенко и, хо­ лодно улыбнувшись, сказал: — Маша Собакина плачет. Вася простодушно удивился и на следующем уроке украдкой все поглядывал на нее, красивую, безобидную, светящуюся даже среди серых лиц, обесцвеченных тусклостью позднего декабрьского дня, и каял сам себя, как черт, которому не следовало бы связывать­ ся с младенцем. Он попросил у Маши прощения, пытаясь растолковать пушкин­ скую прелесть дружеских эпиграмм. Маша отшатнулась с недоуме­ нием и брезгливостью, оставляя у Москалева такое ощущение, будто ему снова плюнули в ухо, как когда-то Теодор Фильней. Стояли самые короткие дни года. Электричество в классах горе­ ло чуть ли не до конца уроков, натужно, медлительно смешивая свою желтизну с тяжелым, постепенным рассветом; и не приспосо­ биться было, когда же пора выключать лампочки, — и так и этак получалось несподручно, будто грязно-желтая серость проникала в мозги, усталые за четыре месяца непрерывной учебы. В эти надоедные дни, которые никак не могли дотянуться до но­ вогодних каникул, не Москалеву доверено было объявиться вестни­ ком беды, хотя на то он имел старое право. А Приступенко, бросая под крышку парты портфель, строго сказал: — Стрельцова не придет сегодня в школу. У нее умер отец. Вася встретил протяжный Надин взгляд, но не ответил на него, проскользил стороной. Он решил самовольно уйти к Вере после пер­ вого же урока и, переглядываясь с Баландиным и Фильнеем, прочи­ тывал у них ту же готовность. Однако Агнесса Марковна, тяжело и медленно положив обеими руками на стол классный журнал, точно каменную плиту, произнес­ ла раздельно: — Москалев... Баландин... Фильней. В ожидании, пока вызванный встанет, она по-детски прикусы­ вала верхнюю губу. — Я вас троих отпускаю со всех уроков к Вере. Когда трагедия, друг имеет нужду иметь друзей рядом. Идите! Возле Вериного домика стояло несколько легковых «эмок», с грузовика снимали пустой красный гроб люди в красноармейских шинелях. В комнатах везде сильно горело электричество, пахло хво­ ей так густо, как невозможно ей пахнуть в лесу. Стены не выпуска­ ли этот запах, он накапливался и нес уже не свежесть, а духоту, будто это и был тяжелый запах покойника. Пришибленный, бесполезный, Вася, вместе с друзьями, протис­ кивался в поисках Веры между взрослыми, которые бесшумно пе­ редвигались в маленьких комнатах и шепотом приказывали что-то друг другу. Он встретил знакомых людей, школьных шефов из НКВД, иные так и были в форме, с кубиками и шпалами на петли­ цах, с револьверами на ремнях... Это что, они пришли к Вере как шефы, чтобы помочь комсомольскому секретарю? Или как чекисты, чтобы опечатать бумаги врага народа?.. Вася кинулся к Вере на спасение, сознавая свою необходимость сейчас для нее. Ведь он единственный из всей школы, из всех дру­ зей знал ее больную тайну... Тайну, которая теперь уходит навсегда из Вериной жизни, потому что могла существовать только вместе с живым отцом. Ребята встали с трех сторон возле Веры, безмолвные, не зная, что надо говорить в таких случаях. Вера не пожала им привычно рук, прижмурила глаза, которые зарезало от выступивших слез, и тихо повторяла: