Сибирские огни № 012 - 1990

Она и близко не подозревала всякие там страсти господни в раздираемых юных душах. Но и оба несостоявшиеся дуэлянта про­ молчали, не отказались от насильного сближения, нечто высшее не давало права опускаться до колебательных переливов повседнев­ ности. — Кто прочитал Станиславского? — спрашивала Валентина Викторовна. Оказалось — только Галя Иванок да Очерет, переименованный, впрочем, теперь в Панталоне. Да, у Васи лежал на столе Станислав­ ский, добытый мамой. Но не решался он раскрыть его походя. Мама в детстве заставляла его мыть руки, прежде чем прикоснуться к но­ вой, еще чистенькой и нарядной, книжке. Вот и сейчас — словно руки еще были грязные, а помыть некогда. И Лависс и Рембо лежали — первые два малиновых тома с зо­ лотыми заголовками. Накапливалось то самое счастье еще предстоя­ щего наслаждения, о котором сказал однажды мимоходом литератор Виталий Андреевич. Но все же неудобно было перед Валентиной Викторовной, слов­ но за невыученный урок, тем более что она откровенно огорчилась и даже обиделась. Что ж, будем устно изучать Константина Сергеевича, коли так, — диктаторски сухо сказала она, лишенная всех устрашающих средств диктатуры, какими владел любой педагог в виде классного журнала и дневников. — Ясно, что вы не знаете, что такое цепь ви­ дений... Ладно, Галя, ты знаешь, — мягко отмахнулась она. — Да­ вайте разберемся, что такое цепь видений... Не видений и не приви­ дений, Москалев, не усмехайся. Но вскоре Москалев, как и другие, если и приоткрывал рот, то не для усмешки, а из-за удивления. Отродясь он не думал, что, про­ износя слова, сначала обязательно представляет себе их образ. Преж­ де, чем скажет «мама», он увидит внутренним зрением ее лицо; пе­ ред тем, как сознаться — «я получил тройку», — нарисуются в мозгу два красных сцепленных полукружия в уголке тетрадной страницы. — Что получается? — полюбопытствовала Валентина Викто­ ровна. — Когда произносите собственные слова, то цепочка возни­ кает непроизвольно. А вот если слова по роли просто вызубрить, то зрители останутся глухими и слепыми. Это закон психологический, открытый Станиславским. В «Слуге двух господ» вам много придет­ ся воображать — восемнадцатый век... Венеция... каналы, гондолы. В спектакле «Слуга двух господ» любовь поделилась безболез­ ненно: Труффальдино влюбляется в Смеральдину, служанку Беат­ риче, а Флориндо любит Беатриче, которую играла Галя Иванок. У Смеральдины, девочки из восьмого, по имени Зоя, были небольшие, лукавые глаза с чуть утолщенными нижними веками, слишком ок­ руглые для итальянки щечки, и улыбалась она как-то неполно, буд­ то, замыкая уголки губ, ограничивала улыбку. Труффальдино ве­ рил в ее всамделишнюю влюбленность, когда Смеральдина театраль­ но шептала, согласно ремарке —, «в сторону»: — Ах, в него и камень может влюбиться! — Труффальдино, темп, темп!.. Труффальдино дает темп спек­ таклю! — от этих режиссерских подстегиваний Москалев бушевал вовсю, наслаждаясь предельным расходованием энергии. Однажды, на поздней репетиции, когда Москалев, выдохшийся как после лыжного кросса, расслабился в промежутке между эпизо­ дами, Смеральдина с доверительностью наперсницы, выстроив, веро­ ятно, цепь романтических видений, шепнула ему в глубокой тайне: — Тебя ждут в коридоре. Он недоуменно вышел из зала. Присев на подоконник, не раз­ девшись, в пальто и теплой шали, его ждала Надя.