Сибирские огни № 012 - 1990
лась от него только одежка, и это уже одна она передернулась — словно хорошенько тряхнули, чтобы и духу человеческого в ней не было. Раздался довольно слышный металлический лязг, и я стал одно внимание: что, думаю, такое с машиной?.. Уж больно необычный звук. Сколько с железками вожусь, а такого слышать вроде не при ходилось. Лязг повторился, и тут я вдруг понял, веришь: это не в машине — это что-то со стариком происходит... И не в кармане у него гре мит, нет! И не где-нибудь там за пазухой — в нем самом. Внутри. И в груди, и в животе что-то тихонечко погромыхивает, поскрипывает железом и в то же время постанывает — прямо-таки совсем по-чело вечески, только так, скажу я тебе, тоскливо, ну, так тоскливо! А Палтусова вдруг как будто снова решили накачать — только неравномерно получалось, толчками, и как-то так — по квадратам, а если быть поточней, то словно по неким достаточно ровным пря моугольникам, как бы расположенным в нем вдоль тела... Ощуще ние было такое, знаешь, словно то здесь, то там туго набухала в нем неизвестно как сохранившаяся до старости мышца, начинала часто, но с равными промежутками пульсировать... Неожиданно сильно Палтусов передернул плечами, и тут я не вольно улыбнулся. Бывает же: тому, что казалось странным, что чуть ли не сводило с ума, найдется вдруг такая простая разгадка, что сам над нею и рассмеешься. И долго будешь потом головою по качивать: ай да ну!.. Так и тут: мне вдруг показалось, что в одном кармане под пид жаком у Палтусова скрывается необычной длины бутылка, а в дру гом — батон какой-нибудь там финской колбасы... Запасся, чтобы Еместе с нами отпраздновать потом столь значительное, по его поня тиям, событие — последнее, значит, сидение в президиуме!.. Вот, оказывается, с чего — с этих двух сунутых в карманы житейских предметов начиналось чуть ли не фантастическое раздвоение ста рика! Ну, и размышляю, значит: я — за баранкой; себе Палтусов, если и позволит — наверняка чисто символически, — да-а, думаю, трудный будет нынче у нашего Онищенки вечерок!.. — Товарищ, дорогой! — попросил Палтусов скрипучим голосом. Но мы уже приехали: «жигуленок» мой стал как раз напротив подъезда, рядом с которым на стене висела под стеклом большая вы веска — черные буквы на красном фоне: « О б щ е с т в о с л е п ы х». Если верить нашим с Онищенко часам, до начала собрания оста валось две-три минуты, никак не больше, и мы с ним прямо-таки сграбастали Палтусова, потащили в подъезд, и тут по мне снова про шелся озноб... Ощущение было такое, словно старика по дороге так растрясло, что весь он рассыпался на части — если бы не костюм, то мы не смогли бы его и унести... Мы, и в самом деле, несли его — одною рукой я взялся ему за брючный ремень на спине, а другою у себя на плече сжимал холодную, как бы уже без признаков жизни, ладонь Палтусова... И опять вдруг мне показалось, что делаю я это по чьей-то чу жой воле — неживой, но тем более беспощадной. В памяти у меня не осталось цельной картины — так мы с Они щенко тогда спешили успеть к началу собрания... Вспоминаю только как бы мимолетные какие кадрики: большой зал, множество людей, застывших в напряжении, которое сперва показалось мне стран ным... Лишь некоторые обратили к нам лица в темных очках — дру гие как бы даже специально отворачивались от нас, и только потом я понял, что так им удобней слышать: видно, шум, который донес ся к ним с нашим приближением, показался им подозрительным, и они пытались понять, что происходит. Палтусов уже перестал перебирать ногами, они волочились,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2