Сибирские огни № 012 - 1990

называемое богостроительство — удоб­ ная мишень для полемических выпа­ дов. В уже упомянутой мною статье А. Гангнус умудрился возложить на Луначарского со товарищи чуть ли не всю моральную ответственность за культ личности Сталина. Еще бы: «На троне миров воссядет Некто, ликом по­ добный человеку, и благоустроенный мир устами живых и мертвых стихий, голосом красоты своей воскликнет: «Свят, свят, свят, полны небо и земля славы твоей»105. Похоже? Пожалуй, если не принимать во внимание одну деталь. «Некто, ликом подобный человеку», — не властитель, не вождь, уж никак не кремлевский горец. Нас с вами, сограж­ дане, намеревался Анатолий Васильевич возвести на трон миров. Мы ведь и есть люди будущего —восемьдесят с неболь­ шим лет минуло, пора бы. Прежде чем обвинять, сопоставим, Ленин: «Проле­ тариат становится революционным лишь постольку, поскольку он не за­ мыкается в узкоцеховые рамки, по­ скольку он выступает во всех проявле­ ниях и на всех поприщах общественной жизни, как вождь всей трудящейся и эксплуатируемой массы, а осуществле­ ние им своей диктатуры невозможно без готовности и способности его на ве­ личайшие жертвы ради победы над буржуазией»106. Надеюсь, вы согласи­ тесь — эта тема жертвенности явствен­ но звучит в ленинизме, начиная с «Что делать?» А теперь Луначарский: «Где самопожертвование во имя великой цели становится обычным явлением, там религиозный дух веет над голова­ ми людей»107. Формула большевизма — идеал, срос­ шийся с проектом его практической ре­ ализации и подчинивший себе науку, — в качестве «неизвестного» содержала именно веру. Это-то и понял Луначар­ ский. Проиграл он даже не потому, что не всегда уместно называть вещи сво­ ими именами. Слабенькой картой была вера в «человека-бога» — вот в чем де­ ло. Став знаменем борьбы, идеалу пред­ стояло переориентироваться на ценно­ сти борцов. Вот какую любопытную картину будущего обнаруживаем мы в статье одного из идеологов «Пролет­ культа» — А. К. Гастева: «Машинизи- рование не только жестов, не только рабоче-производственных методов, но машинизирование обыденно-бытового мышления, соединенное с крайним объ­ ективизмом, поразительно нормализует психологию пролетариата... Вот эта-то черта и сообщает пролетарской психо­ логии поразительную анонимность, по­ зволяющую квалифицировать отдель­ ную пролетарскую единицу, как А, Б, С или как 325, 075 и 0 и т. п. ...В дальней­ шем эта тенденция незаметно создаст невозможность индивидуального мыш­ ления, претворяясь в объективную пси­ хологию целого класса с системами включений, выключений, замыка­ ний»108. Из «объективной психологии целого класса» вырастет, конечно, не­ бывалая «пролетарская культура». Что зто, фантастический бред? Но ведь ма­ шинизирование рабочих — вполне ре­ альное,^ зримое следствие конвейера. Первый наркомпрос России был гума­ нистом — пусть с ницшеанским оттен­ ком. Пользовавшиеся его покровитель­ ством пролеткультовцы под шумок (ус­ лышанный однажды Блоком) вместо «человека» усадили на престол «проле­ тария» — и это было совершенно ра­ зумно: объект веры всегда является проекцией духа самого верующего, по­ ведал нам автор «Сущности христиан­ ства». Молодой, очень левый и полный энтузиазма революционер писал в 1922 г.: «Неимоверные титанические за­ дачи стоят перед Россией, восстановить хозяйство, чтобы укрепить пролетари­ ат и чтобы вывести его на завоевание буржуазного мира — для образования человечества. И дальше — вывести это новое пролетарское человечество на за­ воевание вселенной» 109. Звали его Анд­ рей Платонов, и только незаурядным языковым чутьем можно объяснить эту выразительную сцепку —«пролетар­ ское человечество». Целая концепция — в двух словах. ЧУДОТВОРЦЫ Вы возразите — если пролеткультов­ цы были такие премудрые, почему же и они в конце концов оказались на обо­ чине? Как вам сказать. Сыграла свою роль известная резолюция «О Пролет- культах» (нет, не любил Владимир Иль­ ич этих горлопанов — и не потерпел). Есть и другое объяснение — более, на мой взгляд, глубокое. Гастев и компа­ ния сделали шаг вперед — но, как во­ дится, два шага назад. Мы знаем, что большевизм с самого начала рассматри­ вал «малые» цели рабочих как подчи­ ненные, вторичные. Это само по себе подталкивало процесс «суживания» («съеживания»?) идеала. Наложилась конъюнктура: после Октября — уже к весне восемнадцатого года — довольно значительная часть класса пошла за врагами РКП(б), многие запятнали се­ бя участием в забастовках и протестах. Верить в такой пролетариат было не­ возможно, да и не нужно. Ленин клас­ сифицирует: «...Рабочие («настоящие».— Г. Г ) идут на все жертвы, создают дис­ циплину, которая заставляет говорить и смутно чувствовать, что интересы клас­ совые выше интересов цеховых. Тех рабочих, которые не умеют приносить таких жертв, тех мы рассматриваем как шкурников, и выкидываем их из пролетарской семьи»110. Судя по всему, «шкурников» оказалось немало. В стать­ ях и выступлениях вождей все чаще можно было встретить слово «деклас­ сирование» и Шляпников — этот неуго­ монный выходец из профсоюзного бо­ лотца — однажды задаст ехидный во­ прос: каково-де вам, Владимир Ильич, возглавлять партию несуществующего класса? Что за диктатура такая? Чья — пролетариата-то нет? На помощь пришла испытанная «со­ циалистическая наука» в лице Бухари­ на. В 1920 году он опубликовал книгу «Экономика переходного периода» — своего рода энциклопедию военного