Сибирские огни № 011 - 1990

— Нету Коли на нас, — тихо говорит Аня. — Шумнул, так враз бы примолкли. Слышу, как наяву, батин голос и вижу, стоит лишь глаза при­ крыть, как подъехал родитель к дому на своем лесовозе, а сосед­ ские бабы с ведрами и корзинами в руках галдят, спорят — боятся, что на полике всем места не хватит и тогда придется кому-то в бор, за ягодами, добираться пешком. Батя терпеть бабьего галдежа не может. Фуражку на затылок сдвинет, как гаркнет: — Тиха, бабы! Все уедем! Шуметь будете — пешком пойдете! И — тишина. До тех пор, пока места для всех не найдется, пока старенький лесовоз не тронется и не потянет за прицепом длиннющую ленту пыли. А уж тогда — песня... Взовьется, ударит лебединым крылом, и нету ей никакого удержу. Ох, как же они пели, бабы на полике! Больше мне такого пения не услышать, потерялось оно, рас­ творилось в деревенских окрестностях, и, похоже, навсегда. Особен­ но Вера Иванова старалась, запоет и гул мотора запросто глушит. «Во дает, во дает, не хуже Руслановой!» — говаривал батя и ехал потише. — Некому, некому на нас шумнуть... — договорить Фрося не успела — в дверь постучали. Новые гости на пороге — Мария да Ве­ ра. Вера та самая, певунья, а Мария — старшая сестра отца. Вот уж точно говорят: не из родни, а в родню. Отец даже прихрамывал на ту же самую ногу, на правую. А про характер и говорить нечего — кремень. У Марии он за долгие годы не стерся и не обломился даже на капельку. Ну, да это разговор отдельный и долгий, добе­ ремся как-нибудь. А пока — подрумяненные рождественским моро­ зом, раздеваются гости, проходят к столу, поздравляют хозяйку с днем рождения. А уж Аня цветет, принимая подарки: чашки боль­ шие, новенькие, чай пить, красенькие ягодки и зеленые листочки прямо горят на них, да еще отрез на платье. — Во, зима длинна, — смеется Поля. — Делать все равно нече­ го, сиди да шей. — Спасибо, спасибо, за стол садитесь, гости дорогие, угощай­ тесь, небогато, правда, не обессудьте уж... — Вот так небогато. — Мария оглядела стол. — Палец некуда поставить. Расселись. Подружки на меня смотрят — слова ждут. Как-ни­ как, а единственный мужик за столом. Поднялся, оглядел их всех по очереди, вспомнил их всех еще молодыми, и горло мне заклинил горький комок. Пока судорожно проглатывал его, понял — не надо много и высоко говорить, ибо будет это фальшиво, нету у меня сей­ час таких слов, которые бы все, что на душе, выразили. И сказал я просто: — Живите долго... и счастливо... Сказал, и пронзило — ведь все они, до единой, вдовы. Кто рань­ ше, кто позже, а кто и по два раза отведал этого горького бабьего хлеба. Ну да ладно, ладно, не будем про горькое, все-таки праздник сегодня — радоваться надо. Сижу закусываю, жду светлой минуты, когда подружки заведут песню, но их, как назло, на политику рас­ тащило. Ох, уж эта политика! От московских квартир и сердитых писательских собраний до глухой деревни, до этой вот избы — об одном и том же... На колу мочало, начинай сначала. — Вот уж Сталин кровушки-то попил. По телевизору теперь все сказывают про него, сказывают, как зачнут, аж сердце заходит­ ся. Тут вот передавали... — Фрося передохнула, очки на лоб подня­ ла, глаза вытерла. — Недавно передавали. Женщина, пожилая уж, рассказывала. Отец у нее командиром был, шибко большим коман­ диром, в Москве, ну и забрали его, по линии энкавэдэ, а ее с ма­ терью на кирпичный завод отправили, они два года кирпичи на но