Сибирские огни № 011 - 1990
Американский фильм «Большой вальс» покорил все экраны страны. Бдительная политическая ортодоксия легко шла на посла бления, если только дело не касалось внутренних врагов народа. Ей достаточно было того, что главный герой «Большого вальса» компо зитор Иоганн Штраус в молодости написал в честь революции 1848 года «Песни баррикад» и «Звуки единства» и что его родину Авст рию стер с карты мира Гитлер. Ортодоксия производила отбор неортодоксальный. Недавно исто рик Николай Иванович Сизов, уперев в Васю выпуклый взгляд, су хо, будто полная ясность между ними не требовала эмоций, сказал: — Открыта подписка на восьмитомник Лависса и Рембо «Исто рия XIX века». Попроси дома выписать. Думаю, это будет по тебе. — Кто такие? — глупо спросил Вася, впервые слыша эти имена. — Французские историки, буржуазные, разумеется. У нас их только до революции издавали. Мама без раздумий согласилась подписаться на Лависса и Рем бо и ударилась в воспоминания, отчего ее твердый голос обретал украинскую певучесть: — После Лебединской гимназии я на женских курсах в Моск ве, на Новодевичьем поле, читала Ключевского запоем, его книги чаровали как самый увлекательный роман.—Паузой помедлив на воспоминаниях, она от мемуарного тона вернулась к современному: — Конечно, он кадет по своим взглядам, его переиздавать не будут... А знаешь, я счастлива, что ты в меня — я тоже ужасно люблю ис торию. Со всех сторон зазывали к новым знаниям, которые влекли больше, чем учебники, возможно, потому, что были взрослые, пол ноценные, а не подогнанные под возраст. Валентина Викторовна, по качивая у груди сомкнутыми тонкими пальцами, внушала ребятам свой восторг, действенный по-актерски как гипноз: — Знаете ли вы, что издана книга Станиславского «Работа ак тера над собой». Боже мой, это великая книга! Я не спала две ночи, потому что днем не имела времени, пока не прочла ее. Это квинтэс сенция культуры — культуры мышления, культуры воображения, культуры поведения, культуры общения и всего на свете. Это... это, ну, я не знаю... Это библия культурного человека вообще. — Интересно, — сказала дотошная Галя Иванок, игнорируя гипноз восторга, — выпустили книгу Станиславского и закрыли те атр Мейерхольда. Это как понимать — что Станиславский победил Мейерхольда? Валентина Викторовна разомкнула, уронила руки. — В театре друг друга не побеждают, — с упреком за сбитое воспламененье сказала она. — Станиславский с великим благород ством взял сейчас Мейерхольда к себе, хотя тот всегда нападал на систему Станиславского. — Ох, Иванок, и откуда чо только выкопает! — проворчал быв ший Очерет из «Славы», десятиклассник с худым лицом комиссара. — Нет, отчего же, — отозвалась Валентина Викторовна, при вычно обретая выдержку. — Я, конечно, плохо делаю, задним чис лом ругаю Мейерхольда. Но, поверьте, он всегда был не по мне... Я не люблю на сцене ни балагана, ни митинга. Кружковцы не посожалели об исчезновении театра Мейерхоль да, они мало чего и слышали о нем. Да и Галя, по правде говоря, не терзалась, а просто демонстрировала эрудицию. Советская власть директивно воспитывала в политической пря молинейной безальтернативности свое первое поколение, родившееся уже в ее эпоху. Станиславского и Маяковского она провозгласила обязательной нормой. Но ведь Станиславского и Маяковского! Ниче го себе ограничивающие нормы, которые воспринял весь мир! Одна-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2