Сибирские огни № 011 - 1990

руки. Походя*-,он покосился на тетрадку Москалева, и тот не сдер­ жал улыбки, потому что сегодня был чист душой, как неначатая страница, раскрытая перед ним. Негромкий, сдержанной силы голос слагал в пространстве кар­ тину. В холмы Севастополя врезаны хитроумной вязью траншеи, редуты, люнеты. Одни эти необыкновенные слова внушали боевое чувство неприступности. Но против сорока тысяч севастопольского гарнизона стояла стосорокатысячная англо-франко-турецкая армия. — Почти четверо врагов на одного, — спокойно внушал Ни­ колай Иванович. — Надеюсь, вы понимаете, что это такое. Возмож­ но, бывали в таких переделках — один против четверых? Учитель поощрял сознаться в предосудительных мальчишеских драках и даже сделал паузу, ожидая ответа. ...Мало того, нарезные скорострельные штуцеры противника по­ ражали цель на восемьсот метров, а русские гладкоствольные ру­ жья, медленно заряжаемые, — только на сто пятьдесят. — Что противопоставил врагу Севастополь, кроме тотлебенов- ских траншей и редутов? Адмирал Корнилов сказал, его записан­ ная на бумажках речь прошла по солдатским рукам: «Если б я приказал бить отбой, не слушайте, и тот подлец будет из нас, кто не убьет меня». Это адмирал. А сапер Жуков с тремя товарищами ночью наткнулся на группу врагов. Он громко скомандовал: «Ко­ лонна, вставай! Колонна, в штыки — марш!» Французы в темноте бросились бежать, а четверо преследовали их, поочередно доставали отставших и укладывали на землю навсегда. Это солдаты. — Эх! — сказал Федя Данилов и стукнул кулаком по парте. Николай Иванович не сделал замечания, только повел на него выпуклыми глазами. А Вася, хоть никогда и не дрался один против четверых, ощу­ тил горделивую связь с сапером Жуковым, потому что Василий Мо­ тыльков тоже ведь сапер. Мотыльков проникал в Москалева, приживался в нем, окорачи­ вал школьный жаргон до невозможности сказать теперь товарищу «ты опупел», упорядочивал морскую раскачку до минимальных градусов отклонений от вертикали. К внешности Гали Иванок не испытывал Вася ничего такого, а ее учительская безапелляцион­ ность даже отгораживала, но стоило ступить на сцену, как тянула к ней тихая нежность, да и в Гале что-то неуловимо менялось. — Стоп! — командовала Валентина Викторовна и удивлялась: — Ты что, целоваться не умеешь? — Умею, — переходя на низы голоса, оскорблялся Вася, слов­ но педагог несправедливо усомнился в его твердых знаниях; он па­ мятовал свои немногочисленные поцелуи с Верой, небурные, стесни­ тельные поцелуи с так и не одоленной неловкостью. Он уходил с репетиции и доносил тихую мотыльковскую неж­ ность до Веры, до ее крепкой фигуры в неизменной гимнастерке, какую по роли должна носить Лена-летчица. И может, чуткость, воспитываемая сценой, помогла увидеть, что Вера осунулась, что ли, пригасла. — Ты что, плохо себя чувствуешь? — с неумелой заботливо­ стью спросил он. — Ты меня не провожай, а пойдем погуляем, — попросила Ве­ ра вместо ответа. Февральская погода не очень годилась для прогулок, потому что мел наискосок крупный снег и, щекоча лицо, заставлял то и де­ ло моргать. Но Вера, равнодушная к метели, только изредка выти­ ралась варежкой. — Я все отцу выложила, что думаю о нем. Вася низко набычил голову, чтобы снег бил в шапку, а не в ли­ цо, слушал прерывистый Верин голос и вспоминал ее отца, с кото-