Сибирские огни № 011 - 1990
Впрочем, Анна Андреевна тут же прервала свой пронзительный ше пот и холодно нацелила стекла очков на Юрку. А он наслаждался песней, купался в ее разгульных модуляциях, вызывая у слушателей желание подпевать. Оборотившись от дверей, Вера сказала самой себе: — Ладно! — И сразу переключилась на другое: — Ну, в за ключение дадим темпик, а? — Она скинула туфли-лодочки и надела «спортсменки». — Это, чтобы каблуки не мешали, — пояснила она. — Девочки, всем советую. Темпик так темпик! Едва Юра сшагнул со сцены, как она выскочила на его место, еще более боевая и простецкая, чем была в туфлях, и закричала: — Восьмой «А» — на сцену! Не меньше, как половина класса, поднялась по этому призыву. Все взялись под руки плотными звеньями, в три ряда, и в центре была Вера, а к ней прицепился Вася. Тодик взял предупреждающий аккорд, выдержал паузу, подняв руки со скрюченными пальцами, и с силой обрушил их на клавиши в невероятном чечеточном темпе. И грянула песня, и подхватила поющих, потому что петь ее, стоя на месте, было невозможно: — Вьется дымка золотая, придорожная. Ах ты, радость моло дая, невозможная... Всех разбудим-будим-будим, все добудем-будем- будем... Словно колос наша радость наливается! Этот пляшущий хор стремительно уходил для разбега к задней стене, прогибаясь в середине, где была Вера, а потом, выгибаясь вперед, мчался к самому обрыву сцены, и в центре этого устремлен ного клина была Вера. Недаром ее взмаха руки было достаточно, чтобы класс сбежал ся на пляску. Комсомольский активист в силах поднять ребят толь ко на то, что сам умеет делать, иначе за ним попросту никто не пойдет, разбегутся с непочтительным смехом. Это потом, потом, на других ступенях жизни, можно призывать людей делать то, чего сам не умеешь, а в комсомоле это не пройдет. Бешеный темп слит ной пляски и песни словно и был главным ритмом комсомольской жизни. Наверное, только в ранней юности бывает такое состояние полного восторга, полной беззаботности, когда все кажется свершен ным, все достигнутым, и никаких долгов за тобой нет, и никаких беспокойств на завтра не припасено... Песня кончилась, все кинулись со сцены, Вася вбежал в ком нату, еще не разрядившись, еще не впродых ему было от счастья. Вера там, за его спиной, объявляла, что концерт окончен, а туфли аккуратно дожидались ее у столика, и Вася, ни с того ни с сего, на ходу скидывая ботинки, напялил эти туфли, такие теплые, такие свои. Еще в дверях он поймал Веру и закружил ее. А когда Вера со смехом отстранилась, он поймал подвернувшуюся Нищенкину, но та оказалась неповоротливой, и на ней Вася запнулся. — Вася, отдай туфли! — крикнула Вера не так уж весело, к его удивлению. Потом, в зале, где Тодика сменила у пианино учительница му зыки, во время танцев Верочка Ушманова, улыбаясь маленькими губками, из которых нижняя чуть выдавалась, сказала: — Я и не думала, что ты такой весельчак. Васе приятно было это слышать, хотя он и не понял, чем же это он веселее других. И вскоре Верочка, наивно глядя ему прямо в глаза, шепнула: — А ножка у Веры мужская, твоя. Туфельки-то тебе пришлись впору. Впервые за вечер Вася почувствовал неловкость. Что-то сби лось в его беззаботности; и вину уже приняла на себя душа, и в его восприятии Веры что-то сдвинулось, приоткрылось какое-то ее несо вершенство.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2