Сибирские огни № 011 - 1990

— На комсомольском собрании я был, Мотя, на собрании, — снисходительно-увещевательным, но вместе и подотчетным тоном объяснил Вася. Мотя любила порядок, в ней кипели энергия и оптимизм, она никогда не мешкала и не дозволяла мешкать другим. В кухне, напротив входной двери, на Мотиной постели, втисну­ той под висячим посудным шкафчиком, сидела сестра Элька, ху­ денькая, стройненькая, глазастая, в темном платье с пламенным язычком пионерского галстука. Перед ней, ухватясь за Элькины пальцы, переступала ножками Мотина дочка Линка, Эвелина. Уви­ дев Васю, она заулыбалась, заагукала, попыталась присесть и под­ прыгнуть. Вася был уверен, что такое роскошное имя Мотя подобра­ ла не без помощи мамы. Линка была красивая девочка, и Вася глубоко про себя, боясь даже в мыслях оскорбить, унизить Мотю, недоумевал: как это у нее мог родиться такой красивый ребенок?.. Мотя была незамужняя, но мама, используя суровые законы эпохи, наказующие за малейшее нарушение норм, добилась, чтобы Линкин отец платил по суду алименты. Вася никогда его не видел, но знал, что тот уже наведывался, чтобы стребовать с Моти обратно хоть часть своих денег. Линка неожиданно, по крайней мере для Васи, появилась год назад, и это не очень-то обычное и даже нежелательное для домра­ ботницы состояние, наоборот, узаконило положение Моти: вроде бы теперь, скажем, уволить Мотю означало бросить Линку. Впрочем, таких мыслей и близко не возникало. С Мотей сроднились, она была не столько домработница, сколько домохозяйка. В маленькой Васиной комнате хватало простора и света, потому что в ней находились всего лишь письменный столик, легонький венский стул да узкая кровать с голубыми железными спинками, а квадратное окно, чуть не во всю стену, было голым, без занавесок, которые Вася, вслед за мамой, презирал, особенно тюлевые, за то, что они уменьшают освещенность и собирают пыль. Над кроватью висел длинный книжный шкафчик с тремя полками, удобный тем, что, приподнявшись на постели, можно достать любую книгу. Никогда не думал он плохо о своем спартанском жилище, толь­ ко единственный раз, неизвестно с чего, взмутилась тоскливая зло­ ба против материнского дома... Он тогда вернулся из Томска, куда отец уехал секретарем горкома партии, бросив маму в Новосибир­ ске; Вася возвращался из пятикомнатного отцовского особняка с кожаными креслами, резными дубовыми стульями и коврами на стенах. Отец проводил его на пристань в горкомовской машине, а на новосибирской пристани его встретила мама пешком. Он пошел впереди мамы, отделился, как бы упрекая ее за уни­ жение от этого контраста двух своих жизней, от перемены состоя­ ния, происшедшей меньше, чем за сутки. — Ты почему грустный? — спросила мама с неловкостью, про­ сяще. — Т а м что-то случилось? Обидели тебя? И от этого вопроса, подсказывающего причины не действитель­ ные, а нужные маме, униженность возмутилась до злости. — Никто меня т а м не обижал, — грубо ответил он. — Почему же ты такой... чужой? Неужели я в чем-то виновата? Мама нащупала тайную причину — свою безвинную вину. Васе стало стыдно за это разоблачение, и он, отгораживаясь наглухо, бес­ пощадно сказал: — Неужели тебе приятно так жить? В голой квартире... безо всего... Как мещанка! Он шагал в одиночестве по выпуклому тротуару Красного про­ спекта, поднимающегося дугой к центру от Оби, а сам жестоко и болезненно прислушивался к тому, что происходит сзади. Мама дол­ го молчала, медленно постукивая каблуками туфель. Потом он 3$