Сибирские огни № 011 - 1990
тепло сметанно-нежной кожи. Он прижмурился, чуть задохнувшись от внезапного открытия тайны женского тела. Открытие это при шло без прямого физического ощущения, а лишь через потрясен ное воображение... Надо же! Через книгу открывалась тайна самого стыдного и недоступного наслаждения, высшего наслаждения на земле прикосновения своими руками к женскому телу. Овладев такой сокровенностью, Вася с сомнением примеривал ее к соклассницам, но слишком свойские были они, не вязались с высшею тайной. Да, его волнуют выпуклые Верины карманы на гимнастерке, но недоступность Веры не в этом, а в необязательно сти, ненужности для нее любви какого-то Васи, которого и знать не знает школьный комитет комсомола, который так затеривается в толпе на переменах, что и сам себя не может отличить от других, а если и вздумает чем выделиться, так только трясущимися ушами. И Троцкий тревожил Васю, и драмкружок нагонял уныние сме сью притяжения и робости, но главное выявилось ночью, когда при снилась Вера, а остальное в сон не проникло, отфильтровалось. 2 Только во сне могла взяться такая деликатность воображения, чтобы, держа Веру на руках, спасая, ощущать не ее тело, а лишь не весомую теплоту. Вася берег этот сон, пока шел в школу, но при ви де Веры, объявляющей о комсомольском собрании, застыдился, буд то и вправду между ними легла неловкая тайна. Вера стояла креп кая, плотная, в черных туфлях на высоких каблуках, отчего ноги казались длиннее, выпуклей, а сама она — ростом почти с Васю; гимнастерку стягивал по талии черный ремешок, под масть туфлям'. Он сидел урок за уроком, видел на черной доске белые линии геометрических фигур с АВСД по углам, рассчитывал высоту, опу щенную из вершины на основание, мозг работал привычно, трениро ванно, независимо от тайной скованности, которая не позволяла сегодня оглянуться так запросто, как вчера. Но даже не оборачива ясь, он постоянно ощущал то место в центре, будто ночное тепло так и шло к нему, шло оттуда. Истории сегодня по расписанию не было, судьба тетрадки оста валась неясной. Очень даже возможно, что Николай Иванович пере дал ее Агнессе Марковне, классной руководительнице. А это озна чало, что при одинаково печальном результате шуму будет больше. Но, когда немка вошла в класс, Вася мгновенным оком ухва тил, что ничего историк ей не передавал. Крупная, несколько тяжеловесная, Агнесса Марковна вместе с тем была подвижной и отчасти суетливой. Ее чересчур благородная, прохладная красота, гордый «итальянский» нос вызывали в памяти облик Гете. В спокойном состоянии лицо ее казалось высокомерным, а на самом деле было нервное, чуткое, моментально реагирующее вспышкой девичьего румянца. Обычно, когда она входила, на лице у нее уже значилось пол ное расписание всех неприятностей. По обиде в глазах, когда в их поле зрения попадал такой-то ученик, по степени румянца, вспыхи вающего синхронно со взглядом, все догадывались, кто и в какой мере сегодня виновник. Задолго до того, как Агнесса Марковна на чинала воспитательный разбор, информация уже была считана с ее лица. Но сегодня она имела несуетный облик Гете. Федя Данилов, вызванный отвечать урок, громоздил из неуклю жего ПиБциатреНекГа совсем чудовищные конструкции. Агнесса Марковна обиженно смотрела на него, сжимала длинными пальца ми виски, как при мигрени, и, наконец, попросила таким тоном, словно сама нуждалась в подсказке: — Помогите, товарищи!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2