Сибирские огни № 011 - 1990

Теперь вот говорят да показывают — только слушай, один хлешше другого высказывается, я другой раз подумаю, аж боязно, за­ берут, думаю, говорилыцика. — Аня поворачивается ко мне, грозит пальцем. — Ты уж там шибко-то не высовывайся... А всех слушать не надо, — веско говорит Мария. — Двери им нынче открыли, они и полезли, пихаются, давят друг дружку, как в голодуху за хлебом. Всех не слушай, всех не переслушать. Я их сроду боялась, говорилыциков-то. Наперекосяк, на дыбки жизнь встала, — сокрушается Аня. Ни устою, ни упору нету, ровно Вася Малехин пьяный едет. — Помер, сказывали, Вася-то, — сообщила Фрося. — Дочь увезла в город, а он там и году не протянул. Пить, говорят, перестал, а все равно не протянул, с тоски сгорел. Вот и Васи Малехина не стало, совхозного учетчика из соседней деревни. Я и теперь помню его езду, даже чаще, чем раньше, вспо­ минаю ее. В середине шестидесятых сено мы косили на проценты, на совхозных лугах, на своих, леспромхозовских, покосы выделяли такие, что корму и овечке на зиму не хватало. А на проценты так: накосил, сметал, больше половины совхозу, а меньше половины — себе. Принимал стога Вася Малехин. Мужики знали, как его убла­ жить, чтобы он нужную цифирь вывел, готовились заранее, и при­ емка заканчивалась обычно одной и той же картиной: Вася выез­ жал за мост, на луг, ронял вожжи и сваливался в плетеную кошев­ ку. Лошадь, чуя, что водитель приснул, сворачивала с дороги на обочину и тихо паслась на зеленой травке. Вася просыпался, наша­ ривал вожжи, хватал кнут и хлестал лошаденку, матерясь на чем свет стоит. Бедная животина выскакивала на дорогу, неслась, зади­ рая голову и едва не выпрыгивая из хомута, а Вася тут же падал в кошевку и намертво засыпал. Лошадь умеривала бег, переходила на шаг и, передохнув, спускалась на другую обочину. Вася снова просыпался, хватал кнут, кошевка моталась с одной обочины на другую, а по прямой дороге хоть и неслась вскачь, да недолго... — Они отчего, крик да суета? — Мария задает вопрос и сама же на него отвечает, спокойно, без тени сомнений. — Да оттого все, что народ с колодки сбили. Сбили, а он рассыпался, вот его и гоняют куда вздумается. Седни туда, завтра в обратну сторону гонят, а на­ род забегался, запыхался, ему и помыслить некогда. Какое помыс­ лить, когда криком исходятся? В крике какой толк? Жизнь в покое обдумывать требуется. Тятя, бывало, ему надо что обдумать, он на лавке в переднем углу сядет и молчит, а мы, ребятишки, уже знаем: не лезь к нему, не дергай. Потому и порядок в хозяйстве был. А нынче подумал не подумал, перво, чего в голову стукнуло, то и вы­ кричал. По-его не вышло, он опять базлает, думать-то некогда, а се­ бя показать скорей хочется, вот он ором и душит. Я другой раз гля­ ну, мне все блазнится, что мы как на гулянке живем — все шумим, и никто не слушает. — Мы уж свое прожили, — вздыхает Фрося. — Отгуляли мы свое, нам одна дорога, на кладбище, — там тихо. — Так ты не последняя здесь живешь,— сурово возражает Ма­ рия. — Не первой пришла, не последней и умрешь, надо о других думать. — А мне обидно, — тихо, что совсем на нее не похоже, говорит Поля. — Обидно, что такая судьбина выпала. Чего там не придума­ ют, а до нас все равно руки не дойдут. Робили, когда не шибко нужны были, а теперь и вовсе без надобности. Не доведется, подру­ женьки, нам хорошей жизнью пожить, с нас и примерку-то на нее на хорошую-то, не возьмут. Мне бы еще одну, наново, только по­ лучше, хоть чуток послаще. — Ишь ты, чего захотела, и так Бог долгого веку отпустил, не гневи. Я'ТОНИ йоцдум н подкто нондо н швг.вяэ явт 25