Сибирские огни № 011 - 1990

Март в том году выдался холодным и снежным. В марте мы схоронили мать. В доме осталось три мужика: батя, старший брат, четвероклассник, и я, подскребыш, шести лет. Старшая сестра была уже замужем, и мы, помыкавшись неделю-другую, позвали ее на помощь. Вместе с мужем они переехали в наш дом, и, худо-бедно, но все были напоены-накормлены и обихожены. Утром старшие уходи­ ли на работу, мы с братчиком оставались вдвоем, и дня не прохо­ дило, чтобы со мной не приключилось несчастья: умудрился я за короткий срок едва не утонуть на реке, оборваться с ветлы, еще мне камнем пробили голову, и в довесок ко всему искусали шоршни, когда полез я в самое их гнездо за медом, а шапка, которую натянул на голову, и тряпка, которой обмотал лицо, возьми да и разом сва­ лись. Самое же обидное, что меду у шоршней, как после сказали, от­ родясь в гнездах не водится. Всем миром недовольный, сидел я вечером за столом, опухший донельзя, слышал, как матерится отец, расшаперивал пальцами за­ плывшие глаза и видел: все в сборе, все думают, куда и как меня определить, чтобы не угробился робенчишко до смерти. — С ним и на люди страшно выйти, — беспомощно сетовала сестра. — Со стыда сгоришь. Тоже было верно сказано. К шести годам выучил я два стихо­ творения: «Маляры» и «Вот моя деревня, вот мой дом родной». Хо­ рошие стихи, как раз по возрасту. Но приехал к соседям гость, дядя Леша с Дальнего Востока, мужик, как я теперь понимаю, жизнью крученный и верченный, послушал мою декламацию и потихоньку, чтобы жена не увидела, поманил в огород. — Я тебя, земляк, другим стихам научу, настоящим, — гово­ рил дядя Леша, раскуривая папироску. — Слушай... Память у меня была отменная, и стихи дяди Леши я со второго раза запомнил на всю жизнь. Непечатные, надо сказать, стихи, эта­ кая помесь блатного жаргона, простодушной похабщины и виртуоз­ ного российского мата. Но мне они поглянулись. Если мужики или парни просили рассказать стишок, я с готовностью вытягивал руки по швам и шпарил «с выражением». Когда же был не в духе, а та­ кое тоже случалось, то я своих благодарных слушателей посылал куда подальше вместе с их просьбами и неторопко удалялся, раз­ глядывая на животе грязную майку. — Все! Тормози! Хватит! — Батя шваркнул по столу ладонью, как припечатал. — С собой заберу, со мной в бор будет ездить! Возражать ему не полагалось, и на следующее утро, еще опух­ ший, с глазами-щелочками, отправился я вместе с родителем на ра­ боту. В деревянной кабине «ЗИС-5», на вышорканном и продавлен­ ном сиденье, было уютно и ловко, вкусно припахивало бензином, мимо, за кабиной, проносился сосновый бор, в первом же ложке уви­ дел я по-летнему серого зайца, возликовал и подумал: как это рань­ ше не сообразили меня определить — вон как славно и весело. Но после обеда, наглотавшись пыли, напрыгавшись, как мячик, на коч­ ках, я осоловел и тут же, на сиденье, уснул. Так мы и стали трудиться. До обеда я бодрился, а после обеда дремал. Батя даже соблюл технику безопасности: подол своей старой фронтовой гимнастерки приколотил к спинке сиденья, и, когда я засыпал, он обвязывал ме­ ня пустыми рукавами, и на крепкой привязи не страшны были ни­ какие кочки. Майка иногда задиралась, и на животе отпечатыва­ лись круглые пуговки со звездочкой посередине. Но исчезали они потом слишком быстро, и я всегда об этом жалел. Работали в то время на леспромхозовских дорогах специальные бригады: засыпали ямы, ровняли полотно, ставили знаки. Собира­ лись в тех бригадах одни женщины, и в основном вдовы. (Колхоз у нас к тому времени ликвидировал# в, церевце подчистую — начина­ лась великая заготовка леса). Но это я лишь позднее, через годы,