Сибирские огни № 011 - 1990

М ихаил КОСАРЕВ О ПРОЗЕ ИЛЬИ КАРТУШИНА О чем?» — спрашивали мы детьми, видя новую книгу. «Чья? (Кто ав­ тор?)», — спрашиваем взрослыми. Правило, конечно, не всеобщее, но все же — что означает эта перемена? С го­ дами, с приходом душевной зрелости мы осознаем мир иначе: он дробен, про­ тиворечив, многослоен — и в каждой его клеточке (а не на какой-то специ­ альной отведенной площадке) настоя­ щему художнику виден человек. Вот почему интересны тексты Ильи Карту- шина — несмотря на то, что тематиче­ ские их рамки весьма банальны: школь­ ники-студенты, спорт, армия, семья, разномастная творческая братия... Слов­ но бы только и трудов — законспекти­ ровать свою собственную судьбу, ан нет, все не так просто. У прозаика опубликовано три книги, есть свежие, не сложившиеся еще в книжку журнальные публикации. Са­ мое, казалось бы, время начать вычер­ чивать первые отрезки графика под на­ званием «творческая эволюция». И, быть может, именно в силу близости та­ кого решения хочется говорить, напро­ тив, о всем вышедшем у И. Картушина как о целом, не разделенном ни годами, ни обложками, ни уж тем более «те­ мами». Книге «Земные хлопоты» (1982) сопут­ ствовала такая аннотация: «Первую книгу молодого автора составили рас­ сказы о современной молодежи, об ар­ мии, о спорте». Примерно то же вполне применимо и ко второму сборнику «Двое и город» (1985), однако там вместо одной фразы уже две, и, в частности, говорится: «Герои... — наши современ­ ники-горожане, определяющие для себя свое место в жизни, свою линию пове­ дения, озабоченные проблемами нравст­ венного поиска». Третья книга — «Про­ тотип» (1989) потребовала уже полустра- ничного предисловия и каких-то важ­ ных мыслей. То есть налицо скорее эво­ люция не Картушина, а эволюция отно­ шения к Картушину (хотя, безусловно, его писательская манера тоже претер­ певает изменения значительные — но не столь очевидные, и к разговору о них надо еще подойти). «Исповедалыцик нам нужен», — го­ ворит товарищ Складень (главный ре­ дактор издательства) прозаику Лопуш- кову в финале повести «Прототип». И одобряет рукопись. Снабженный рубри­ кой, неудобный автор Лопушков все же вписывается в схему, в структуру, и не грозит уже ее раскачать. Что вызывает у любящего «уклад» и покой Складеня сугубо положительные эмоции. Не надо быть особо проницательным, чтобы уловить в этих строчках Карту­ шина какой-то личный момент. Воз­ можно, и его писательская судьба име­ ла сходный поворот. Нашедшаяся, по счастью, формулировка — «исповедаль- ность» — определила, «легализировала», включила в русло текущей литературы молодого прозаика с необычной инто­ нацией и непрестижной тематикой. Тог­ да, в конце семидесятых —начале вось­ мидесятых, со страниц журнала «Лите­ ратурная учеба» смотрели на нас пре­ имущественно бородатые дебютанты в грубых свитерах и с богатыми биогра­ фическими справками: работал геоло­ гом, грузчиком, буровиком, мостострои­ телем, моряком, егерем, на худой конец — корреспондентом рабочей многоти­ ражки. Их герои что-то возводили, нес­ лись куда-то на собачьих упряжках или держали руку на пульте энерго­ блока. Школьник же или молодой гума­ нитарий оказывались в компании та­ ких персонажей на вторых ролях. И вот тут за их авторов от чистого сердца вступались с помощью термина «испо- ведальность». Последняя понималась почти исключительно как саморазобла­ чение и, следовательно, выполняла мо­ рально-воспитательные задачи. Однако применительно к И. Карту- шину попытка придать таким вот обра­ зом «вес» его прозе в традиционной и в общем-то мертвой литературной табели о рангах советского периода уводит в сторону от понимания его текстов. В этой системе уже становятся возможны упреки типа тех, что высказал Ана­ толий Ланщиков (о рассказе «Выли­ тый»): «...Что является предметом испо­ веди? Семейная хроника, где главная фигура — отец. И вот тут, принимая во внимание трагическую судьбу бывшего фронтовика, окончившего свою жизнь в пьянстве, — спокойствие, мне кажется, противопоказано. Картушин пишет под­ черкнуто бесстрастно, как хроникер. И каким мы видим героя в начале, таким он останется и в конце. Исповедь на не­ го не повлияла. Значит, не повлияет и на нас» («Искренняя исповедальность