Сибирские огни № 011 - 1990

больничное хозяйство туберкулезного детского санатория «Городок». Кое-как ожил, немного окреп... А 30 марта 1950 года его вновь аресто­ вали — по тому же самому «делу»! Правда, теперь оно именовалось «Книж­ ные дельцы». Невозможно без содрогания читать аккуратные пометки оперуполномочен­ ного 5-го отдела управления МГБ Том­ ской области Загрядского или капитана Пришельцева, которые дотошно отме­ чали: «Допрос начат в 13 часов 17 нояб­ ря 1950 г. — окончен в 1 час 18 ноября, с перерывом с 17 до 21 часов»... В отли­ чие от них, лейтенант Каканов любил допрашивать ночью. Иной раз «собесе­ дования» продолжались по двенадцать- тринадцать часов подряд. Это с шести- десятилетним-то человеком! У которо­ го, согласно медицинской справке, была «одышка», боли в груди, плохой слух, дыхание жесткое с коробочным оттен­ ком, сухими хрипами, миокардиоскле- роз, начинающаяся эмфизема печени, двухсторонняя грыжа»... Следователи добивались одного — что­ бы «старик» подтвердил свои показа­ ния 1933 года. И все! Шутка ли — перед ними руководитель контрреволюцион­ ной повстанческой организации! Пусть бывший... Но ведь контрреволюционная убежденность, считали они, не детская корь, так быстро не проходит. Но Тихменев их надежд не оправдал, от вторичного самооговора наотрез от­ казался. «Виновным себя не признаю, — упрямо писал он. — Утверждаю, что в антисоветских организациях я никогда не состоял и вражеской деятельностью не занимался». Но это не помогло. Согласно «дирек­ тиве МГБ и Прокуратуры Союза ССР № 66/141—сс от 26 октября 1943 г.» — он подлежал новой высылке. На этот раз Тихменева отправили в северные глубины Красноярского края на «бессрочное пребывание там без пра­ ва самовольных отлучек за пределы ле­ соучастка» Пантачет. «Жизнь в ссылке, — по свидетельству Тихменева, — оказалась более тяжелой, чем лагерная. Шестидесятая параллель, жестокие зимы, социальная заброшен­ ность, скудная пища, некондиционная мука для заварок, хлеб да вода — вся еда. Ограничен и объект работ: лесопо­ вал, обрубка сучьев, весной — молевой сплав до Игарки — вот и весь объем производства... Период продолжитель­ ных болезней, подгоняемых возрастом. Близко-близко одинокая беспомощная старость, а ты недосягаемо далек от чьей-либо человеческой помощи в та­ ком безотрадном одиночестве...». В 1955 году Федор Иванович вновь вернулся в Томск: «С беспечной верой в дальнейшее торжество справедливости шагнул я из зоны принуждений в сво­ бодную и радостную жизнь...». В ИЗУЧАЮЩЕЙ ПАМЯТИ... Когда мы познакомились с Федором Ивановичем, жители Канска уже назы­ вали его своим Почетным гражданином. В Томске же восстановление доброго имени писателя шло не так быстро. Сначала упоминание о нем появилось на страницах областных газет, затем в книге «Томские писатели» (Западно-Си­ бирское книжное издательство, 1974)... — Зачем вы извлекаете меня из не­ бытия? — сопротивлялся Тихменев. — Не хочу. Ничего не хочу. Позже мы узнали: причиной такого настроения послужила книга Леонида Мартынова «Воздушные фрегаты». Фе­ дор Иванович прочитал ее с жадностью, быстро, хотя читать приходилось с лу­ пой — сильно болели глаза. Найдя о се­ бе упоминание: «маститый томский пи­ сатель Тихменев», — чуть не заплакал. — Мартынов думает, что я давно умер... Иначе он не писал бы так мимо­ ходом, иронически. А ведь у нас с ним были хорошие отношения. Я и сейчас чту его исторические поэмы и «Сказа­ ние о Тобольском воеводстве». Очень хороший поэт... Как могли, мы принялись убеждать его, что он не так понял слова Мартынова. А Римма Ивановна Колесникова к мес­ ту вспомнила о своей встрече с другим известным писателем-сибиряком Ефи­ мом Пермитиным. Услышав о Тихмене- ве, Пермитин буквально сорвался с мес­ та, заходил по кабинету: «Федор Ива­ нович! Голубчик! Так он жив!». — Знаете, как он о вас отзывался? — говорила Римма Ивановна. — Он назвал вас самым культурным литератором его молодости. Он говорил, что ваша критика была беспощадной, но всегда доброй, поэтому на вас начинающие ли­ тераторы не обижались. Они учились у вас не только литературе, но и этике... Еще Ефим Николаевич говорил, что че­ ловеческая судьба идет от внутреннего содержания личности. Он был потрясен вашей судьбой, просил передать вам низкий поклон, обещал написать... — Спасибо, — лицо Федора Иванови­ ча посветлело, сделалось прежним, со­ средоточенно-внимательным.—Мне при­ ятно это слышать... Как-то мы попросили Тихменева прийти на встречу с членами литера­ турного объединения «Молодые голоса» при Томском политехническом инсти­ туте. — Нет, не пойду, — покачал головой Федор Иванович. — Не имею права. Я потерял свою шарообразность, — и по­ яснил: — Если в апельсиновой оболочке углублять и расширять незначительные поначалу «ноздри», выемки, то в какой- то момент апельсин может вообще по­ терять форму шара. Во мне слишком много выемок. Я боюсь, что молодежь это заметит. — Ну и что? — А то, что юной неокрепшей душе, как воздух, нужна определенность. Вся­ кая размытость, абсурдность формы и тем более содержания может ей навре­ дить. Я не хочу этого. Во мне не все устоялось... — Что вы имеете в виду? — Многое. Ну вот, хотя бы это, — он показал набросок «жалобы-заявления». Из нее-то мы и взяли слова: «С бес­ печной верой в дальнейшее торжество