Сибирские огни № 011 - 1990
КРИТИКА ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ Тамара КАЛЕНОВА Сергей ЗАПЛАВНЫЙ ВТОРАЯ КОЛЕЯ ГЛАВНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ У него была интересная манера го ворить. Когда он сомневался или с трудом что-то припоминал, то запинался о союз «и»: и... и... и. Причем произносил его сдвоенно — йи. Затем шла вымолчка, порой довольно дли тельная. Потом он задавал сам себе во прос: «Так в чем глубина моей мысли?» — и отвечал: «А глубина моей мысли состоит в том, что...» И всегда у него находились именно те слова, единствен но точные, верные. Если же сомнения перевешивали, он говорил, что не пом нит того или иного факта, а сочинять не станет — не обучен. Поэтому каждое его слово приобретало силу историческо го документа. А познакомила нас Римма Ивановна Колесникова, литературовед, доцент Томского университета, человек, знаю щий и любящий то, чего нет и не мо жет быть, — как утверждали столичные ученые мужи, — сибирскую литерату ру. Произошло это восемнадцать лет назад, в «пору глухого листопада», ког да после недолгой оттепели вновь похо лодало. Хотите увидеть писателя, имя кото рого стояло на обложке «Сибирских ог ней» в двадцатые годы, рядом с Зазуб- риным и Сейфуллиной, а потом было стерто ГУЛАГом? Хотим ли... Что за вопрос? Молодые литераторы, выпускники Томской аль ма-матер, мы уже перешли от первоот крывательской радости поиска и сотво рения курсовых и дипломных работ по творчеству малоизвестного в те годы Андрея Платонова и проблемам конст руктивизма к осмыслению собственно сибирской литературы. А в ней имя Владимира Зазубрина стояло в особом ряду: в двадцать пять лет он создал ро ман «Два мира», по сути — первый в советской литературе, в тридцать —воз главил Союз сибирских писателей, мно го сделал для становления журнала «Сибирские огни», в сорок три — рас стрелян, как «враг народа». И вот ока зывается, в нашем городе, рядом с на ми, живет его сотоварищ —Тихменев, Федор Иванович Тихменев... Эта фами лия нам ничего не говорила. Но ведь до публикации в «Новом мире» рассказа А. Солженицына «Один день Ивана Де нисовича» мы не знали, что такое ГУЛАГ. Мы многое чего не знали... Тихменев обитал в скромной двухком натной «хрущевке» на Опытном поле, тогдашней окраине Томска. Пятиэтаж ный дом стоял недалеко от трамвайной петли, где, скрежеща и повизгивая на седых от мороза рельсах, трамвай делал поворот и уходил обратно, в глубину города, оставляя за петлей овражистый спуск и зубчатую стену чернолесья. Позднее эта стена изредилась, ее про шибла бетонная дорога, и на пологом холме стал прорастать и вырос Академ городок. Семья Федора Ивановича состояла из него самого, племянницы Радды Пав ловны Чумак и ее детей, Саши и Та нюшки. Жила эта семья дружно и как- то по-особому уважительно к себе и другим. Здесь, а позднее на улице Со ветской, куда перебрались Тихменевы, любили привечать гостей, а беседы за чаем велись длительные и неторопли вые, как в старые добрые времена, ког да общение было потребностью, а не долгом. Говорили о разном. Федор Иванович все больше слушал, внимательно всмат риваясь в собеседника своими прекрас ными испытующими глазами. Был он невелик ростом, но для своих восьмиде сяти с лишним лет еще крепок. О здо ровье предпочитал не говорить, о двух десятках лет лагерной жизни — тем бо лее. Зато оживлялся, когда речь захо дила о Зазубрине и других товарищах из его литературной молодости. С гор достью показал нам третью книжку
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2