Сибирские огни № 011 - 1990

Идем по поросшей травой елани, на которой стояла наша убогая Краснояр­ ка. Стояла тридцать лет назад... Но эти тридцать — половина нашей жизни. И так же, как тогда, моет васюганской во­ дой слоистый крутояр, но уже нет изб, вымахала по пояс трава, и теснит чис­ тину обступивший осинник. Возле за­ росшего речного взвоза одиноко маячит перевезенный нефтяниками из Средне­ го Васюгана домишко, в котором, ожи­ дая смены, коротают время двое вахто­ виков, подальше на взлобке, где когда- то стоял конный двор, серебрится неф­ тяной бак, от него тянутся трубы к ре­ ке и в тайгу, к невидимой отсюда сква­ жине. В стороне рвется из-под земли рыжий факел — газ сгорает. Шли по чащобнику, искали кладбище, раньше казалось — не так уж близко оно от деревни, и вдруг оказалось ря­ дом. Все стало под одно — бывшая де­ ревня, кладбище... В прежнюю пору воз­ ле него было гумно — гудела по осеням молотяга, хлопала, нагоняя дощатыми крыльями ветер, веялка, пахло соломой, мякиной, зерном... Прогалину, где моло­ тили хлеб, можно определить и сейчас — трава тут выше, гуще, темней. А на погосте вымахал лес — осинник, берез- ник, рябины... Бурелом, чаща, почернев­ ший слой прелых листьев. Холмиков почти не знатко, лишь осевшие ямы, много ям... Увидели поваленный трухля­ вый крест, неподалеку еще две замше­ лые, лежащие на земле перекладины. На всем кладбище лишь два креста, а по ямам, по насыпанным когда-то скорбным холмикам тянется промятая тракторами и автомашинами дорога — нефтяники проложили зимник. Летом берегом Васюгана не проехать — топи, речушки, рямы... Зимой ездят. Раньше в десяти шагах отсюда была проселоч­ ная дорога. Возили снопы, зерно с гум­ на, ездили в поле с плугами, жатками... И сейчас эта дорога еще светлеет просе­ кой. Зачем же по кладбищу? Зачем на­ пролом по крестам, по осевшим моги­ лам? Зачем? На одном из уцелевших крестов мож­ но разобрать надпись: «Рыженковы — 8 человек». Они не похоронены вместе, лежат порознь, их родные приезжали сюда и, не найдя могилок, поставили один крест всем восьмерым. Второй на- хилившийся крест на могиле моего тес­ тя Дмитрия Семеновича Беспрозванно- ва, безответного, истового в работе му­ жика. Сколько теса и плах напилил он для колхоза маховой пилой, сколько крутобоких стогов сена сметал! Помню, как первой послевоенной весной послали его засевать протянувшиеся вдоль реки узкие полоски земли, переходившие в большое поле, за которым начиналась гарь с редкими почерневшими лесина­ ми. Внизу под яром был речной омут, нахолодавшая за зиму зябь по увалу еще не согрелась, в бороздах на кром­ ках полей лежал зачерствевший снег, а он, засучив до колен холщовые портки, шагал с оттягивавшей плечо севалкой, горстями раскидывая по полю семенное зерно. На лице его было страдание. Ни­ когда прежде крестьянин не стал бы бросать зерно в мерзлую землю, подо­ ждал бы, пока прогреется пашня, за­ струится над ней теплое марево, и тогда уж не плошай — сей. Но уполномочен­ ный по посевной стращал и гнал, чтобы первым рапортовать о начале сева... И ходил босой кулак, спецпереселенец, ки­ дал в стылую землю семена, плача от горечи и бессилия. Плакал, что напра­ сен его труд, и не уродится хлеб на кол­ хозном поле. Я видел эти слезы. Я во­ зил семена на телеге той весной... Помер он следующим летом. Измаян­ ный болезнями, надсаженный работой. Рубаха у него была одна-единственная, и та заплата на заплате, завернули ис­ худалое тело во что-то, гроб Анна Ва­ сильевна с дочерьми несли на себе, председатель колхоза коня не дал — покос, все кони за рекой, сено надо было метать. Тишина. Только временами печально шелестит вверху листва, да надсадно, зло гудят в сырой тени комары. Вкопа­ ли глубже изглоданный временем высо­ кий крест. Всплыло в памяти: «Тятень­ ка из тюрьмы хлеба присылал...» По­ клонились могиле, попытались припом­ нить, где еще здесь схоронены те, кого мы знали. Кого-то из зарытых здесь есть кому помянуть, кого-то уже некому. От Красноярки до Маломуромки было когда-то меньше часа ходьбы. Мы и по­ шли туда пешком. Случалось, когда жил я уже в городе, одолеет ночью бессонни­ ца, и мысленно иду и иду по этой доро­ ге, припоминая каждый перелесок, каж­ дое поле на том пути... Вот за деревней гать через болотину, по правую руку сверток к крытому почерневшей соло­ мой сараю, дальше узкая полоска поля, мостик через ложок, две слеги, накатник, едет кто на телеге —прогромыхают ко­ леса, пересчитают тесаные бревешки... На полпути —Пономарева полоса. Вый­ дешь из осинника на край поля и ви­ дишь кроны трех высоких сосен. Впро­ чем, зачем сейчас про эту дорогу? Я не о ней и не о Муромке, которой нет, не о всех спецпереселенческих поселках, где все поросло травой забвения, где обва­ лившиеся ямы, замытые дождями кир­ пичи, погнившие мостики, гати, упав­ шие кресты... Я не об этом, я о другом — зачем все это было? За что было го­ нение? Господи, ну за что же? ♦