Сибирские огни № 011 - 1990

то ли пригнали к нам старших ' ДёФ1б1 нок... Пошли мы фотографироваться в конец улицы, то место почему-то Гого- левкой называлось, кирпичная стена там стояла, от церкви, поди. Шестнадца­ того мая тридцать первого года. Малень­ кая карточка, пятиминуткой называ­ лась. И сейчас она цела, только лица уже плохо различить. Потом нас до самого отъезда в моленной держали. На двери замок, и милиционер стоял. Через три дня повезли под конвоем в Такмыцк. И бабоньку на этот раз тоже с нами. Сог­ нали народ с четырех районов: Больше- реченского, Колосовского, Муромского, Кыштовского. Согнали в завозню на бе­ регу, там и ночевали. У пристани бар­ жи причалены — две для людей, две под скотину, сено привезли, плуги, бо­ роны... Долго баржи грузили, потом на­ род в трюм погнали. Потянул буксир вниз по Иртышу... Анна Васильевна: В дороге люди помирать стали. Ста­ рые и малые в первую очередь. Как покойников наберется много, притыка­ лись к берегу хоронить. Свекровушка богу душу отдала... Уже по Васюгану везли, лежала на палубе на бревнах, ле­ жала не подымалась. Тяжело она поми­ рала, так жалко было... Когда одиннад­ цать покойников набралось, причалили баржу, милиционеры народ в трюм со­ гнали, шестерых мужиков оставили те­ ла выносить. Афанасий Непомнящих те­ легу ободрал, сколотил с тележных до­ сок свекровушке моей гроб, остальных так зарыли. Потом в Красноярке Афана­ сий как-то сказал мне: «Знаешь, где Варвара похоронена? Как Кильсину проедешь, гора по леву руку, так на той горе». После, когда я Марусю в Средний Васюган учиться отправила, поехала с Настасьей на обласке ее попроведать, проплыли мимо Кильсиной, гляжу — вон она, та гора. Говорю: «Давай при­ станем, здесь моя свекровушка похоро­ нена». Полезли с Настасьей в гору — бурелом, чащобник, все заросло. Семь лет прошло, а уже ничо не знатко. Так и не нашли место. Только спокойна, что схоронили как следует, в гробу, и смертна одежда была припасена. Царст­ во ей небесное... Ох, вспомню, непереносимо становит­ ся. Хавроньюшке, Афониной жене, косы обрезала. Занемогла она, жар по ней, горит... «Обрежь мне, Аннушка, косы». А они у нее длиннющие, толстые... «Как же резать? Нешто не жаль тебе?» — «Не жаль, Аннушка, тяжко мне от волос...». Обрезала. Плачем обе. Крестик у нее был на груди и ладанка. Достала мне из нее два золотых: «Возьми, Аннушка, не обессудь на большем... Помираю я». Господи, за чо народ изничтожали? Евдокия: Варить к плите по дороге не допуска­ ли, котелки люди составят на палубе, матросы всем в рубке варят. Покуда очередь дойдет... Стою раз, дожидаюсь свово котелка, а пожилой матрос гля­ дит на меня печально так. «Отца-то нет у тебя?» — спрашивает. «В тюрьме наш тятенька... Четверо девчонок нас, мамонька с нами, да бабонька старая». «Иди-ка сюда», — говорит, В рубку за­ шли, со стола и шкапчиков хлеба мне насобирал: «Держи подол». Насыпал полнехонек кусков, вышел, посмотрел вокруг: «Ступай быстро, покуда мили­ ционер не видит». Жалостливый был, милиционеры, те не жалели. Наши де­ ревенские дома остались, другие к нам были приставлены, ежели селений по берегам не видать, разрешали на палубе обитаться, как деревня покажется — в трюм загоняли. Мамонька как-то за­ мешкалась, огрели прикладом, насилу отошла. Месяц везли. Дни долги, ясны, куда ни глянь — солнышко с реки глаза сле­ пит. То по праву руку подымалось, а с Иртыша на Обь вышли — по леву ру­ ку стало выходить. Народ говорит — обратно к дому плывем. Да уж какой теперь дом... Раз утром глядим — вода под бортом черная, как навозная жижа, берега придвинулись, плесы коротки. В трюм уже не загоняют, на крутоярах кое-где редкое жилье видать: бараки, землянки — знать, еще до нас люди поселены. Перекликаются с ними му­ жики с баржи: «Что за река?» — «Васю­ ган!» — «Кака тут жизнь?» — «Гибель­ ная». С берега кричат: «Чьи вы? С ка­ кого райо-о-ну?» Наши им: «А вы чьи? Откель завезенные?» Катится по реке: «Чьи вы? Чьи вы?» Потом и поселков не стало, берега тесней, тайга черней, на тальниках по приплескам мокрый ил лохмотами висит. К берегу привалимся, покойников схоронят, дальше плывем... На сколькой-то день приткнулись к крутояру. Из тайги в реку лог, как ущелье, разверстый, землянка на яру, возле два коменданта дожидаются: «Большереченские и колосовские, вы­ гружайтесь!». Начали по трапу ребяти­ шек малых выносить, телеги скатывать, плуги... У одного плуга колесуха со­ скользнула, оборвалась в воду, только ил из глуби заклубился... Мы свои кули со шмутками вынесли, с ящиком выкарабкались наверх, лазаем по чащобнику, свою кучу найти не мо­ жем. Лес — заломи головушку, в небо дыра, от комаров никакого спасу нет... Тятя бы с нами — легче бы было... У многих мужики по тюрьмам да в бегах. Привезли в глухую тайгу баб с ребя­ тишками обездоленных. Померших в дороге из списков вычеркнули, живым объявили: сосланы вы сюда на вечное поселение, и название вам теперь — спецпереселенцы. Еще дома, в Большеречье, неподалеку от нас двое стариков жило. Девчонка у них приемная была — Шурка, младше меня годами. Избенка ихняя в землю глядела, ворота прожильные таском от­ крывались, никакого богатства не было. Как-то мне мамонька с тетки Васили­ синой юбки платьишко сшила, так, ко­ гда первый раз нас из дому выгнали и наше добро с торгов пошло, те старики это платьишко для своей Шурки купи­ ли. А после, когда мы из-за болота во­ ротились, велели ей отдать платьишко нам. Не схотели на чужой беде нажи­ ваться. Так и их с Шуркой тоже на Васюган привезли. Старики в первую