Сибирские огни № 011 - 1990

смотреть, заворачивай его в тулуп, домой поскачем...» Мария засуе­ тилась, схватила парнишку, крутит головой, ничего понять не мо­ жет: Павел где? А тятя торопит, толкает в сани, некогда, некогда... Кони ударили копытами, пошли с места в намет, и осталось посты­ лое пристанище сразу же за спиной — только сосны вдоль дороги помелькивают. Тятя мохнашки скинул, вожжи одной рукой перехва­ тил, два пальца в рот — сильнее бича по тройке свист жигнул, ветер в ушах засвистел. А тятя подсигнул на передке саней, да как еще гаркнет: «Гра-а-бя-а-ят!» Тут и вовсе, не поехали — полетели! Отвя­ жись, худая жись, привяжись хорошая! Да только Паша-то, Паша— где он? «Привыкай без него жить, одна жить будешь. — Тятя ни с того ни с сего вожжи натянул, поставил коней в дыбки и с саней спрыгнул. — Жди меня тут, цел-здоров буду, вернусь, заберу». Ров­ но его и не было. Пустое место осталось. Огляделась Мария и задох­ нулась. Да что же это за беда такая, за бесконечная, хоть криком кричи! Вместо саней — пень трухлявый, грибами опенками оброс, а заместо коренника и пристяжных — три черных ужа ползают. Сто­ ит над ними Мария одна-одинешенька, держит на руках парнишку и чует, как несет по ногам холодом, словно бы метель началась... С тем и проснулась. На следующий день пришли старухи. Глядели на новорожден­ ного, говорили, чтобы не сглазить, что шибко уж страшной уродился, а еще говорили: быть ему большим человеком, не иначе, раз в та­ кую святую ночь на свет появился. Улыбалась Мария, слушая их, поглядывала вокруг лучистыми глазами и таяла от истомы, когда беззубый рот первенца цепко ухва­ тывался за круглый сосок ее набухшей груди. Верила в предсказания старух, да и какая мать не поверит, что судьба родного дитенка бу­ дет счастливей, чем ее собственная. А старухи не зря предсказывали. Федюня толковым рос, понят­ ливым, в школе на лету все схватывал, а после школы и вовсе широ­ ко пошагал. Первым из всей родовы институт закончил, да не где- нибудь, а в самой Москве, в столице, — надо же, куда прыгнул. А после института опять учился, пробивался в науке, и Мария никак не могла понять, допытывалась у сына: «Ты когда, парень, робить- то станешь? Учишься да учишься, конца-краю не видно. Жениться и то некогда». Федор смеялся, обещал в следующий раз молодуху привезти, да так и не привез. В последний раз он осенью приезжал и такой уж тихий был, словно ушибленный, что Мария сразу почуяла неладное. Пристала к нему с расспросами, а он все шуточками от нее отпихивается. Вечером как-то Мария глядит в окошко, видит: Федор у тополя в ограде стоит, головой прижался к нему, рукой ко­ ру гладит и плачет. Тут уж Мария не выдержала, допрос устроила: что это за наука такая, которая до слез доводит? Федор и в этот раз отмолчался, только и сказал: «Всякая она, мама, наука бывает. Мне вот такая выпала». И ни словечка больше не уронил. Умер он в тридцать три года от белокровия, дотаял на больнич­ ной кровати, как льдинка в тепле. Мария, приехав к нему на похо­ роны в закрытый городок, впервые услыхала про атом и облучение, смысла этих слов так и не поняла, но всякий раз, когда слышит их нынче по радио или по телевизору, вздрагивает и крестится. А как хорошо предсказывали старухи! Может, и сбылось бы их предсказание, наверняка бы сбылось, да кто знал тогда, что появят­ ся новые слова, а за ними встанут неотлучными тенями смерть и болезни, самим человеком накликанные... Два года прожили молодые с Федюней в конюшне. Лошади к ним привыкли; парнишка, когда оставался без догляда, уползал в стойла, и ни одна коняга на него не наступила. Прибежит Мария с работы, выдернет его, до ушей измазанного в катухах, из-под лоша­ ди, отмоет, сунет на топча», оглянуться не успеет — опять упорол! Когда на третьем году Павел «рубил избу и они перебрались в нее,