Сибирские огни № 011 - 1990
жил вместе много лет. Вместе работал, делил трудный хлеб, так же, как они, был обездолен и унижен. Знаю, как они жили, когда я еще был далеко от этих мест, знаю, как жили до того, как их са мих привезли сюда, и если описать жизнь каждого, хватило бы на десятки томов. Я приведу лишь несколько отры вочных рассказов членов одной семьи. Приведу так, как рассказывали они са ми: Анна Васильевна Беспрозваннова и ее дочери: Евдокия, Мария, Александра. Анны Васильевны уже нет в живых. Померла она на восемьдесят третьем году далеко от своего Большеречья, где родилась, выросла и рожала детей, по мерла вдали и от того крутояра, на ко тором прилепилась оставившая по себе иную память нищая Красноярка, где довелось ей прожить треть жизни. И когда впервые приехала она в го род, дивилась не каменным многоэтаж ным домам (они-то казенные), а осно вательным деревянным: — В каких домах люди живут... Не т то их не раскулачивали? Тихонечко вздыхала о своем: — Поразогнали, разничтожили... Кака я была сильна, могутна... Все куды-то подевалось. Руки не владеют, поди, уже и корову подоить не смогла бы... Незадолго перед смертью привиде лось ей во сне: — Видела седни Бородиниху — быдто она корову погнала. Я же знаю, что у нее ноги болят, а тут шибко так побе жала. И наша коровенка быдто отстала, я ее тоже гоню, бегу, да не могу за Бо- родинихой поспеть. Поди, померла в ин валидном доме. Я когда к Клавдии ез дила, и ее попроведала. Сказала тогда мне напоследок: «Давай, Аннушка, по прощаемся, как надо быть».— «А чо?» — «Да ведь помрем, не свидимся более». Ушла из жизни вскоре и Анна Ва сильевна. Заснула, трое суток не про буждалась, перед смертью глаза откры ла, хотела что-то сказать... Дала ей дочь яблоко: «Может, поешь, мамонька?» Так с яблоком в руке и скончалась. Никого не намаяла. Через пять лет похоронили рядом с ней старшую дочь Клавдию. Стоит одна оградка на двоих на краю кладбища, видно оттуда с бугра третье, последнее в жизни Анны Васильевны село. Видны крытые шифером дома, разрушенная церковь, пахнет пихтовой хвоей и ста рыми венками, ветер доносит гул иду щих в распадке по знаменитому когда- то почтовому сибирскому тракту авто машин и голоса с вздымающейся в го ру улицы. В этом пыльном, с раздавленными тракторами улицами селе живут две до чери Анны Васильевны. Не было про света в жизни у Евдокии, нет крестьян ской работы, которую бы не передела ла... Надеялась к старости обрести покой, на пятом десятке вышла замуж за вдовца, вырастила пятерых чужих детей, а доживает век одинокой в оседа ющем в землю доме... И Мария живет одиноко — первый муж погиб на фрон те, второго — Ивана — схоронила на том же бугре, где схоронена мамонька. БЩ | Иван старше ее на шестнадцать*; лет. Иван да Марья... Все, все сполна хватили лиха. Младшая — Александра. С ней мы по женились весной пятидесятого в Крас ноярке. Через двенадцать лет перееха ли в город, а все снится ей деревня. Снится наша коровенка, которую мы тогда завели. Будто стоит она во дворе некормленая, худая, с запавшими бо ками. И телушка не поена, и во дворе сколько дней не чищено... Спохватится во сне: «Господи, что же я о них забы ла? Как же так случилось?» Пробудится — за окном город, в многоэтажном до ме напротив светятся чьи-то прямо угольники окон, гудит водопроводная труба на кухне... Нет коровенки, дво ришка, нет деревни. Все в прошлом. И вот мы с ней медленно идем по за росшей травой елани, по земле, на кото рой была деревня, наша убогая Красно- ярка. И так же, словно боясь кого-то потревожить, ненароком наступить на что-то, на что нельзя наступать, идут рядом приехавшие с нами двое наших земляков. Тоже муж и жена, тоже быв шие спецпереселенцы. И память об этой деревне у нас тоже общая. Теснит лес когда-то просторное место, придвинулось бывшее далеким и, ка жется, сжалась покинутая земля. Ямы, гнилушки, давно остывшие кирпичи... Все заросло, и тянутся по примятой тра ве проторенные нами следы. Помню, как тридцать лет назад стояли здесь по следние заброшенные избы, одиноко торчали осинки с темными скворечни ками, и ветер разносил запахи тлена. Печально и жутко было здесь, чудились чьи-то голоса, чье-то недавнее дыха ние... Но я не о том, что не стало Краснояр ки, ей и не суждено было долго быть. Как не суждено было сотням других ис чезнувших спецпереселенческих посел ков. Я о другом — за что страдали здесь, за что умирали? За какую такую вину? За что и как?.. Пусть расскажут те, кто тут жил. Расскажут, как это было, как произо шло. Пусть они. Еще не самые обездо ленные судьбой, а пережившие, выжив шие. . Евдокия: Семеро было в нашей семье — тятя с мамонькой, бабонька — восемьдесят с лишним лет, да нас четверо девчонок. Рожала мамонька боле, да остальны ре бятишки махонькими попримерли. Тог да ведь баба на сносях, а все работает. У кладей рожали, снопы подает, прися дет, тут же и сродит. Потому и детишки не живущи были. Меня мамонька на покосе родила, а через пять дёнтятяее опять сено гресть повез. Хозяйство ведь, как бы мы без свово хозяйства? Коров держали, овечек, птицу... Свиней не помню, не было, вроде, свиней. Бабонь ка наша еще до Советской власти для купца Калижникова зерно по деревне закупала. Купец этот в Евгащино, а ба бонька в Большеречье. Амбар свой был. Хлеб в него ссыпали, а потом деданька
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2