Сибирские огни № 011 - 1990
Вадим МАКШЕЕВ Г О Н Е Н И Е ХРОНИКА О ДН О Й КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ О плаканы исчезнувшие стародав ние деревни, простоявшие века на больших трактах и вдали от них, оплаканы горевшие и возрождав шиеся из пепелищ милые чьим-то серд цам места, где рождались и которые покидали, где встречались и разлуча лись, где умирали... Сколько этих ушед ших в небытие русских деревенек и деревень с их дубравами и погостами, церквами и часовенками, отзвеневшим малиновым звоном колоколов... Разо рено, отголошено. Я о других — без срубленных на дол гую жизнь домов, без широких улиц, без церквей. О сибирских деревнях ли, поселках ли, которым не сказано по следнее прости и названия которых скоро некому будет ни вспомнить, ни помянуть. Да и именовались-то они по началу порядковыми номерами: пятый, одиннадцатый, тринадцатый, и лишь после ненадолго обрели названия — одни в память об оставленных их под невольными жителями родных селах, другие по месту расположения: Дальний Яр, Березов Яр, Огнев Яр, третьим наз вания присвоили власть имущие: Новая жизнь, Сталинка... И все они тоже ис чезли, истаяли, словно дым когда-то проходивших мимо них по Васюгану колесных пароходиков. Там на крутоярах таежной реки про шла и моя подневольная юность. Рвал ся оттуда — не отпускала комендатура, затем не отпускал колхоз, уехал лишь через двадцать лет. Расставался легко, но чем ближе к исходу жизни, тем чаще стало вспоминаться прошлое, потянуло взглянуть на места, где осталась моло дость, потянуло, какими бы горькими подчас ни казались воспоминания. И вот через много лет собрался, пое хал туда с женой, у которой молодость прошла тоже там и которую привезли туда девчушкой с Прииртышья в та ком далеком сегодня тридцать первом. И даром думает, что память Не дорожит сама собой, Что ряской времени затянет Любую боль, Любую боль. А. Твардовский Помню — давно-давно, летом сорок пятого под скатом нагретой солнцем крыши гулкого от пустоты колхозного склада, где громко чирикали потрево женные воробьи среди груды запылен ных амбарных книг я обнаружил толстую тетрадь. Под темной клеенча той обложкой был список привезенных в нашу Красноярку первых спецпере- селенцев. На пахнущих затхлым стра ницах выведенные каллиграфическим почерком имена, отчества, годы рожде ния... Больше тысячи человек. Взрос лые, дети. Много детей... Имена, имена, имена... Столбцы имен. Словно поми нальник. Когда нашел ту тетрадь, в Краснояр ке жило пятьдесят семь человек. Всех — старых и малых. Малых совсем не много. Не все, кроме тех пятидесяти семи, умерли,— часть в начале тридца тых увезли еще дальше в верховье Ва- сюгана, часть отправили на стройку в Кузбасс, кого забрали в тридцать седь мом, кого взяли во время войны на фронт и в трудармию. Но половина... Половина из того списка схоронена в Красноярке. Мужчины, женщины, дети. Из земли вышедшие, в землю ушедшие. Помню — пели в нашей деревне сло женную безвестным поэтом бесхитрост ную песню. Бывало, возвращаемся с покоса в лодке, и по тихой ночной реке далеко разносятся берущие за душу женские голоса про горькую спецпере- селенческую долю: Зачем вы от них отказались? За что же сослали вы их? Они уж себя не жалеют, лишь жалко им деток своих... Согнали их всех беспричинно в веселые майские дни. Ох, сколько здесь маленьких деток в сырую могилу легли... Я пережил тут ссылку в сороковых и пятидесятых годах. Страшное время. Но привезенным сюда первыми было трудней. С оставшимися из них я про-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2