Сибирские огни № 011 - 1990
Гнус ел поедом. Никакого спасения от него не было. Ни дымо куры не помогали, ни тряпки, которыми закутывали лица, ни де готь, которым мазались, чтобы отпугнуть кровососущую тварь. А тут навязалась еще куриная слепота, и, едва опускались сумерки, как люди начинали бродить, словно лунатики, выставляя перед со бой руки. У Марии стали отекать ноги, и Павел, не из робкого де сятка мужик был, соскочил с зарубки: решил уходить в бега. «Я те бя на себе утащу», — говорил он Марии, но та упорно стояла на своем: «Нет, Паша, сгинем. Тут хоть какая надежда есть, и ребеноч ка ждем, жить надо...» Надо было жить. И Павел, как ни рвалась душа на волю, в побег не ушел. К осени слепили избушку, к осени же Павел разжился плотницким инструментом — топором, пилой, рубанком — и первым делом принялся валить лес на избу. Но ско ро пал снег, на таежный край навалилась зима, и поселок № 8 На- рымской комендатуры, так называлось это место, притих в ожида нии. Не выжила бы Мария в ту зиму и не родила бы своего первенца, не будь рядом Павла. По ночам, тайком от работников комендатуры (попадешься — прямая дорога в лагерь), ходил он в соседнее село за сорок километров и там выменивал на хлеб у местных жителей по следнюю одежонку. Дожидаясь его, Мария не находила себе места, и всякий раз ей казалось, что Павла она больше не увидит. Но он приходил, в снегу, перемерзлый, доставал из мешка хлеб, и у него еще оставались силы на шутку: «На-ка вот, Марья, гостинчик тебе от зайчика. Выскочил на дорогу, передай, говорит, женке, она, я слышал, на сносях у тебя. Да есть, говорю, такое дело, передам». Избушка к утру так вымерзала, что густой куржак облеплял ее с потолка до пола. Печка, сложенная на скорую руку, нещадно ды мила, и время от времени, чтобы не задохнуться, приходилось от крывать двери. Марии вот-вот выходили сроки рожать, и молодым яснее ясного виделось: ребенка им в избушке не уберечь — пропа дет. Павел, смиряя гордость, отправился в комендатуру ломать шап ку. Комендант, разомлевший от водочки, находился в хорошем на строении и определил под это настроение присматривать Павла за лошадьми. Лучше и придумать нельзя. В конюшне, рядом со стой лами, был отгорожен маленький закуток с печкой-буржуйкой, стоял топчан, а главное — в закутке тепло. Ночью, как раз на Рождество, Мария начала рожать. Керосину в лампе не оказалось, и Павел тря сущимися руками зажигал сосновые лучины, расставлял их по ка морке и, слушая стоны Марии, твердил, как заведенный, одно и то же: «Потерпи, Машенька, потерпи, апосля легше будет, потерпи...» В стойлах волновались, ржали лошади, били копытами в пере городки, на улице давил мороз, и углы конюшни звонко стреляли в стылую, звездную ночь. С треском горели и коптили лучины, отблес ки пламени и большая, изломанная тень Павла метались по стенам каморки, пахло смолой, горьким сосновым дымом и парной кровью. Под утро запищал, явившись на свет, мальчик. Лошади сразу утихомирились, перестали всхрапывать, и в теп лой, нагретой их дыханием конюшне улеглась тишина. Почти по-библейски свершилось рождение, с малой лишь разни цей: зачатие было самым что ни на есть земным, и не выпало нико му ангельского видения, и никто не пошел искать младенца, и не нашел его, вместе с Марией и Павлом, лежащим в закутке конюш ни. И бежать им от царя Ирода не было никакой возможности: тай га кругом, мороз и снег выше головы. Но зазвенели-забренчали под дугой медные колокольчики, ско рее ветра мелькнула через поселок № 8 угонистая тройка, взвихри ла копытами летучий снег и стала, как вкопанная, возле конюшни. Глядит Мария и глазам не верит: из саней тятя выскочил, в руках тулуп держит, на бороде сосульки висят, он их отламывает, а сам смеется: «Не ждала, дочка, а я вот не запылился на внучика'йо- П
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2