Сибирские огни № 011 - 1990
глазами, словно окаменев после атомно го взрыва, потом снова пропадали в грохоте, в надсадном реве новоявленно го сатаны, и опять являлись глазам на секунду-другую, но опять окаменевшие в жутких корчах, но уже вроде из- зелена-прозрачные, утратившие плоть, обращенные в зловещие потусторонние тени. Дискотечный устроитель, лысею щий, с брюшком, молодящийся паренек в дымчатых очках с фирменной нак лейкой на стекле, при всяком новом взвизге музыки хватал меня за колено нервными, тонкопалыми и потными пальцами, стискивал и кричал: «О, о, о!., счас самое мясо!., самый кайф!..» Мне ничего не оставалось, как раздра женно и бесцеремонно сбросить его ру ку, напоминающую мне щупальцы ось минога; хотя самого осьминога сроду в глаза не видел, но мне показалось, что осьминог должен быть именно таким. Устроитель же, ничего не видящий, не чуящий, придвинулся поближе и стал хвататься в азарте за плечо, а потом ткнул в бок локтем, и, довольно, с ПОД- мигом усмехнувшись, показал пальцем на молоденькую девчушку. Маленькая, сухонькая, про каких говорят «пигали ца», была она в очень даже забавной кофтешке: когда размахивала руками, кофтешка разлеталась крыльями, выка зывая всю недозрелую и будто уже вя нущую грудь и впалый живот. Мне это уже странным не показалось, подивило лишь то, что скачущие пареньки будто и не замечали, будто и в упор не видели наготы своими осоловелыми, опустевши ми, точно вытекшими глазами, и я гру бовато сказал устроителю, что у нашего поколения кровь была погорячей и такие раздевания много б наделали беды. Ус троитель На это опять же с каким-то довольством шепнул мне на ухо: дес кать, тут же многие «уколонкые или под куренные», то есть — наркоманы. Нар команы там были, или устроитель ска зал это для пущего шика, но, подума лось мне, на кой черт нужны здесь «дурь, кумарь» — так величают нарко тики среди блатных, — зачем они, когда сама музыка, которую я слушал, чистый наркотик?! Во время небольших передышек на бе лый экран проецировали цветные слай ды: рок-группы — придурковатые, как сказали бы в нашей деревне, какие-то извращенные, изнеможденные парни, девицы, одетые... тут и в самом деле только на самой грани безумия можно было навздевать на себя какой-то даже не кричащий, а визжащий ворох яркого тряпья. Два меломана-рокера, с бриты ми головами, в тяжелых очках, с неле пой значительностью ведали об этих рок-группах, нажимая на всякие ост ренькие, чуть ли не постельные подроб ности из жизни «музыкантов». Устрои тель пытался растолковывать амери канский рок, глядя на меня с некоторой жалостью — я ничего не понимал в этом роке, и во мне было яростное неприятие «гула и грохота», которые даже, навер но, под пыткой не смог бы назвать му зыкой. Тогда устроитель стал доказы вать мне, что именно такая музыка со ответствует времени, народная для него противоестественна, она просто не впи сывается в сам нынешний образ жизни. Я слушал и про себя дивился другому: ведь этот паренек закончил факультет русского языка и литературы, изучал, не премину подчеркнуть, сверхгени альное устное народное творчество, те же народные песни, неподвластные вре мени, слушал и лекции по древнерус ской литературе, осваивал и нашу клас сическую поэзию (Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Кольцов, Есенин...), и все для того, чтобы потом сходить с ума от ан глийских и американских «массовых» песенок... Неисповедимы пути твои, гос поди! Потом он стал внушать мне, что если не в заграничной, то уж в нашей- то эстраде сколько угодно задушевных и даже патриотичных песен. Для под тверждения он и включил «антивоен ную»: Живи, земля, живи, земля, И вы живите, люди, напористым криком разрешал поющий людям жить, но упреждал «великомуд ро», что, дескать, Второй земли, второй земли, Второй земли не будет!.. Хоть и убогонько — это видно даже малоискушенному в поэзии — хоть и без красного словца, а все ж вроде о святом, о сохранении земли, о мире, но только кричалось это не скорбно и даже без поэтического накала, а с какой-то нахальноватой развязностью, и потому выходило, что не для того, чтобы поро дить святое благоговение перед землей, не для того, чтобы опечалить наши серд ца скорбью по земле, начиненной смертью, — нет, пелось, кричалось все для тех же «скачек». Какая уж там, гос поди, скорбь по земле, да гори она си ним пламенем; никто и в слова-то не вслушивался — ритм, ритм, ритм, и больше ничего! Это походило на то по зорно^ кощунственное, оскорбительное перед памятью погибших фронтовиков, когда еще недавно в наших ресторанах «прыгали» под песню «День Победы» и пьяными, потными руками хватались за девиц. И дело тут даже не в самой пес не — господь с ней, с песней, — тут по лучалось как во времена монголо-татар ского нашествия, когда «поганые», ря дами уложив русских дружинников, связанных, раненых, сверху настелив доски, пировали в честь своей победы. Не случайно же на всесоюзном фестивале рок-музыки одна из групп исполняла «музыкальное сочинение», в котором от кровенно прозвучали фашистские кли чи, о чем с великой тревогой говорили русские писатели, прослушав пленку со злополучной записью. Да что говорить, сколько святого великовечного было втоптано и втаптывается в грязь на этих ресторанно-эстрадных сатанин ских гульбищах. * * * И все же в последний раз нужно пов торить: трагедия народа, трагедия гору, даретву, когда молодежь перестает хотя
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2