Сибирские огни № 011 - 1990

по тем временам вроде бы даже передо­ вых идеи то есть, как «грядущего ха­ ма», увидел страшное общество беспа­ мятных Иванов и беспамятных манкур- тов человекороботов, в которых мы, после братоубийства порушив храмы отринув народную культуру, а значит, и народный нравственный дух, начинаем обращаться. Вполне возможно, что Достоевский, когда писал эти пророческие строки в речи о Пушкине, помнил стихотворение поэта о «просвещенцах»: Ты просвещением свой разум осветил, Ты правды лик увидел, И нежно чуждые народы возлюбил, И мудро свой возненавидел... Стыд за свой народ до середины ны­ нешнего века был лишь кичливой по­ брякушкой «просвещенцев-западни- ков», ослепленных блескучей мишурой европейской культуры, потерявших в оторванном от народного нравственного и художественного опыта, углубленном рассудочном познании меру стыда и че­ ловечности: сам же наш народ, хоть и бороды ему брили, и немецкие кафтаны пялили, и от суровых моральных усто­ ев старой веры отвращали, и на брато­ убийство поднимали, и водкой опаивали, и в колонии сгоняли, и разоряли, и по­ зором клеимили, и непосильным трудом гробили, — не только что не стыдился себя исконного, сермяжного, деревенско­ го, но, как бы чуя единственно спаситель­ ную нравственность своей жизни, лю­ бовно и согласно слитой с землей, напол­ ненной величайшей обрядовой поэзией, укрепленной тысячелетними моральны­ ми правилами, воинственно оберегал се­ бя от стыда за свою жизнь. Но приш­ ло все же времечко, привалило горь­ кое, когда новые поколения стали от­ рываться от земли, от природы, от родо­ вых корней, от песен своих и плясок, и явился, как сытая ухмылка сатаны, стыд за себя вековечного. Тут на пустом мес­ те, выжженном «стыдом», и разрослись наши пороки густым бурьяном, тут мы, говоря словами Достоевского, стали уст­ раняться как народ. * * * Устыдимся своих прежних песен — как далеко и как верно увидел это Дос­ тоевский... И я смотрел на этот стыд, когда по глупости включил на дискотеч­ ном вечере народную песню, когда буд­ то отдал на поруганье чужеземцам саму нашу песельницу Ольгу Ковалеву. Но самое-то печальное, самое-то противное, что и сам я от стыда сгорал, и с боль­ шим трудом, с великой мукой дождался окончания песни. Да и не слышал пе­ ния, оно и не трогало меня, как это бы­ ло, когда слушал дома; я попервости не видел и брезгливых ребячьих лиц, — от стыда горели даже корни волос, все тело намокло нервным потом, глаза за­ стилали едучие слезы обиды, точно все насмехались надо мной, вызнав, что это я врубил «муру». Но вначале все же было обидно за песню, стыдно, что я включил ее здесь, перед этими... Геспо- . ди ты мой! — проклинал я себя. — И ка­ кой черт дернул меня включить на «скач­ ках» русскую песню, тем более еще и страдательную, похожую на причеть?! Это же все равно, как если бы я при­ вел сюда свою старую мать и попросил бы ее спеть для этой публики, и мать, согнутая в дугу, с кривым березовым батожком, вышла бы в черном запане, в тряпичных ичигах и, прислонившись к электронной установке, затянула бы слезливо: Вы не вейтеся, русые кудри, Над моею больной головой... Нет, подумалось мне с тяжким рас­ каяньем, не они, ждущие светомузыки, похожей на светопреставление, не они, ждущие оглушающего рева, подлыми тут оказались, а я, искушающий их ду­ ши и для посмешища «вытащивший» старинную песню. Тем более предвидел же, предвидел, с каким-то довременным злорадством, что так и обернется дело; хотелось, вишь ли, воочию убедиться, что не по нутру молодым русским свои народные песни. И тут вот, честно приз­ наться, я, точно испуганный Ученик, трижды до третьих петухов отрекшийся от своего Учителя и горько в том пока­ явшийся, сам вдруг застыдился этой песни — простенькой и убогонькой она мне показалась: а застыдившись (вот он, проклятый «стыд», предреченный Достоевским), стал спрашивать себя: с чего это я, по сути еще такой же моло­ дой, как эти дискотечные ребята, мог лю­ бить народные песни, мог носиться с русской стариной и гордиться тем, что я русский?! Все это до того уже прош­ лое, пахнущее тленом, плесенью, ску­ кой и убожеством старокрестьянского житья-бытья, до того это уже конченное и неуместное при новом научно-техни­ ческом образе жизни, при нашем благо­ говении перед шиком и блеском всего заморского, что и носиться с русской ста­ риной можно или от какой-то непри­ способленности к веку, или выстав­ ляясь, задаваясь — ишь я какой осо­ бенный, отличный от толпы Иванов, не помнящих родства! — или уж из страсти к чему-то остренькому, полуподпольно- му, поскольку говорить о русских на­ циональных проблемах вроде и смело, и крамольно. Да что там о проблемах, мы и гордиться чем-то русским и то побаиваемся — как бы шовинистом не прослыть. Недаром же писатель Вален­ тин Распутин в беседе, напечатанной в одной из газет с примечательным заго­ ловком «Душа крепка корнями», ска­ зал: «Не надо бояться называть русское русским. Я бываю за границей, вижу отношение к нам. И вот как это подает­ ся: все, что хорошее, это советское, все, что плохое, это русское,..» Словом, хоть на самое малое время, а все же стыдно мне стало на том диско­ течном вечере за свою любовь к отчей песне, и я горько пожалел, что сунулся сюда. А потом — прикинул я, какое я возымел право судить молодых русских парней и девчат, если, грешным де­ лом,.1 и сам лет десяток назад тут же выключал!' ,:радио, коэдаШтам пелось что-то русское народное, и был без ума