Сибирские огни № 011 - 1990

от человека злого; сохрани меня от притеснителя: они злое мыслят в сердце, всякий день ополчаются на брань, изощряют язык свой, как змея, яд аспида под устами их...» Муж Феклы пытался остановить жену, усадить рядом с собой и забрать у нее из рук дочку. Фекла же вырывалась, кричала, подни­ мая голос до визга, что надо бежать домой, закрывать трубу, и он, помаявшись, отступался. Ходил следом за ней, оберегал и не в си­ лах был разжать кулаки, стиснутые до судороги. На короткой остановке бедную бабу выпустили из трюма. Му­ жу и свекру даже запретили выйти на палубу. Фекла на них и не оглянулась, скорехонько полезла по узкой скользкой лестнице, рас­ сыпчато засмеялась, прижимая к груди дочку, и это был первый смех, прозвучавший за долгие дни плаванья. Старая, молью поби­ тая шаль соскочила одним концом с плеча, тащилась по грязным ступенькам черной лентой. «Как у нас во садике розовы цветочки...» В носу баржи, у лестницы, ведущей на палубу, стояла параша — сорокаведерная бочка, распиленная напополам. Чтобы справить нужду, требовалось забираться наверх, прилаживаться, как на на­ сесте, а в одиночку сделать это было трудно, да и рисково — случа­ лось, падали люди в парашу, поэтому забирались по три-четыре че­ ловека сразу и сидели, придерживаясь друг за друга. Из-за молодой стыдливости, только-только ведь замуж вышла, Мария никак не могла переломить себя и всегда дожидалась ночи, когда смаривал людей душный сон. Будила своего Павла, и они крались в темноте, боясь наступить на разметавшихся людей, к вонючей бочке. Именно в эти дни почуяла Мария, что затяжелела своим первенцем, а когда почуяла, забоялась: все мнилось, что новая жизнь, зародившаяся в ее чреве, зачахнет без вольного воздуха. Вольного же воздуха в трюме не было. Знала, что там, куда их везут, сладкого угощения не выставят, и все равно молила, чтобы скорей доплыть, чтобы выбрать­ ся наконец-то на белый свет и досыта надышаться. Приплыли днем. Баржи пристали к острову, лежащему посреди широкой в тех местах Оби. Даже не поверилось сначала, что это Обь, — море, да и только. Что правый берег, что левый еле виднеют­ ся, подрагивают в слезящихся глазах сизой дымкой. Люди спускались на землю, трап под ними шатался, скрипел, и скрип тот, тоскливый и непрерывный, ничего хорошего не обещал. Пологий остров, обметанный низкими кустами ивняка, изрытый, как мышиными норами, множеством землянок, насквозь просвисты­ вался холодным ветром, и Марии почему-то больше всего запомни­ лось, что у всех военных на берегу были подняты шинельные ворот­ ники, и она лишь после разглядела на них малиновые петлицы. Первые три ночи, пока не вырыли землянку, коротали у костра, на остылой земле. Лопат не хватало, за ними была очередь, и Павел рыл узкую, как щель, землянку маленькой доской, которую прихва­ тил с баржи. Хлеба выдавали в обрез, а в иной день, если не успевали подво­ зить, не выдавали и вовсе. Дни шли, а никто из спецпереселенцев не знал — куда их от­ правят и где им придется жить. Первыми от голодухи и холода уми­ рали ребятишки. Матери, раздавленные столь неожиданной переме­ ной в жизни, не голосили над ними, не ревели в голос, а станови­ лись безмолвными, как тени, и еще яростней цеплялись за остав­ шихся детей, пытаясь их уберечь. Перемогая время, начали обустраиваться. Павел сплел из ивня­ ка две верши и приноровился рыбачить. Из ивняка же сплел щиты и прикрыл ими стены нового жилья. Дотянули они в том жилье до середины лета. В июле их снова погрузили на баржи, сплавили еще н^же по течению, в самую глушь ц дичь, и сказали, что здесь они будут жить всегда.