Сибирские огни № 011 - 1990

тишина визгом и бухающими ударами «механического молота», размалываю­ щего всю человечью суть, еще завсегда­ таи дискотеки терлись возле бара, где пышноусый, лукавый бармен с завитой шапкой волос, почему-то в беспогонном офицерском кителе, перекрещенном по­ тертыми ремнями, разливал пенистые коктейли, — в это самое время с ми­ лостивого согласия одного из устроите­ лей дискотеки включил я песню Ольги Васильевны Ковалевой. Ей, талантливой исполнительнице старинных русских песен, Митрофан Ефимович Пятницкий, до слез потрясенный ее пением, с благо­ дарным поклоном надписал книгу соб­ ранных им крестьянских песен: «Глубо­ коуважаемой Ольге Васильевне — певцу народного горя». Особенная, глубинная народность ее таланта заключалась пер­ во-наперво в том, что пела она не в той широко употребимой, усредненной, не­ много даже обездушенной, или, как те­ перь говорят, «сытой фестивальной» ма­ нере и не тяготела к оперности, она пе­ ла так, как пели именно в ее деревне Любовке Актарского уезда Саратовской губернии и как выпевалось из собствен­ ной настрадавшейся души. Да-а летели гуси-лебеди через двор, О-ой, лё-ли, ой да ля-ли через двор. Ударили крылом белым о терем, О-ой, лё-ли, ой да ля.-ли о терем. Вставай, вставай, Настасьюшка, раненько, О-ой, лё-ли, ой да ля-ли раненько. Поливай, поливай зеленый садочек частенько, О-ой, лё-ли, ой да ля-ли частенько. Поливай, поливай ключевою водою, О-ой, лё-ли, ой да ля-ли водою. Еще своей горючею слезой, О-ой, лё-ли, ой да ля-ли слезою... Когда здесь, на дискотечном вечере, пелась эта печальная до слез девичья песня, похожая на причеть вопленницы, я мучительно ждал ее окончания, чтобы выключить пластинку; молодые же ре­ бята вначале замерли в обиженном не­ понимании — туда ли они попали?... а если туда, то кто включил эту муру?.. — потом одни брезгливо сморщились, дру­ гие стали откровенно посмеиваться и возмущаться, третьи смущенно отвора­ чивались, стали раздражаться, точно кто-то непрошеный силком лез им в душу и осуждал. И это наши русские парни и девицы! Особенно, девицы, по­ тому что песня девичья! Стыд и срам на помраченные наши головы, на зане­ мелые наши души! Это походило на то подлое и позорное, как мы стеснялись когда-то своего де­ ревенского происхождения, своих де­ ревенских бабок и матерей, приезжаю­ щих к нам в студенческие общежития в плюшевых дошках и тряпичных, осою- зенных кожей ичигах, в серых полу­ шалках, привозящих нам завернутое в полотенце сало, яйца, домашние постря­ пушки. Любили мы бабок и матерей, ду­ ши в них не чаяли, и от любви же так хотелось, чтобы они, изношенные кол­ хозной работой и домашней колготнеи, хоть маленько подмолодились, бросили свои деревенские привычки, чокающии сельский говорок, и на городской лад пусть бы даже натянули брючки-дрюч­ ки подкрасили свои обветренные, иску­ санные от вечной натуги, скорбные туч бы, пусть бы даже закурили сигаретки, но только бы не эти дошки, полушалки, тряпичные ичиги и стеснительный, чо­ кающий говорок. Это походило и на то, как мы, точно крыловские свиньи под дубом, морщи­ лись, снисходительно терпели, приезжая в деревню, когда ради нас же собира­ лось застолье и наша постаревшая род­ ня затягивала многоголосые, похожие на причитания, старинные песни; и так уж мы торопились, так уж поспешали завести магнитофон с распутно-визгли­ выми заморскими или куражливо-блат­ ными, циничными, вертлявыми песен­ ками, под которые, как выражались, можно скакать. Но разве ж чуяли мы тогда занебес- ную чистоту наших матерей, копающих­ ся в земле, чистоту, какая обрядом и заслонялась от злых искушений, о ка­ кой мы будем потом томиться, пред­ ставляя ее для себя уже невозможной, непосильной. Мы будем строить свою душу, соскальзывать вниз и вновь уст­ ремляться к чистоте душевной, кото­ рая была совершенно естественным сос­ тоянием наших матерей и бабок. Разве ж могли мы почуять, уже захлестнутые, словно удавкой, песенной пошлостью и бездушностью, что матери наши, стари­ ки и старухи поют песни, от которых многими веками плакали счастливыми и очистительными слезами наши пред­ ки, плакали поэты, композиторы, певцы, музыканты, чья великая земная слава и заколосилась-то на щедрейшем и не­ оглядном поле русской песни, русской музыки. Недаром для поэта и сочини­ теля музыки было чуть ли не главной творческой удачей, если хоть одна их песня приравнивалась вдруг к народной и пелась. * * * Среди российского песенного поля на­ родилась и Ольга Васильевна Ковалева, чью песню я включил на том злополуч­ ном дискотечном вечере. Слава и приз­ нание россиян пришли к ней в феврале 1914 года, когда она спела свои песни в Политехническом музее в Москве. «На сцену вышла рослая молодая женщина в русском национальном костюме, — го­ ворится в предисловии к пластинке, вы­ пущенной несколько лет назад фирмой «Мелодия», — и полились в зал народ­ ные песни о нужде и горе, о нелегкой женской судьбе, свадебные плачи и при­ читания, зазвучали хоровые и плясовые, шуточные, игровые, прибаутки...» «Ка­ кая красота! Подлинная народность! Впечатление сильное и в высшей степе­ ни свежее!» — писали тогдашние рус­ ские газеты. В одном из многочислен­ ных отзывов на ее исполнение говори­ лось: «Певучесть, ласковость, мягкость звука, глубина чувств, теплота большого сердца — вот что так волнует в Ваших песнях, вызывает сопереживание, при­ влекает, трогает до слез...» После знаменитого выступления в че­ тырнадцатом году любовь к ее песне жила в нашем Российском отечестве еще лет сорок,1н©‘и !до чеТЫрйАДвфто-