Сибирские огни № 011 - 1990
ню. А тут является лихой «массовик- затейник» — два прихлопа, три прито па, засучивает рукава и между делом, шутя-играючи, так перелопачивает пес ню, прилаживая ее к совершенно чуж дым и даже враждебным электронным инструментам, что больно слушать. Не ужели ж мы, новое поколение русских, не в силах душевных принимать народ ную песню в ее извечном, единственно верном и прекрасном звучании, в мно гоголосном, к примеру?.. Это похоже на то, как если бы мы брезговали, не мог ли пить натуральное молоко — фу, се ном пахнет, русским духом отдает! — и разбавляли бы молоко водой из крана, а то и вином-клопомором. Извращение, скажете?.. Так и не мудрено, коль мы начинаем отвыкать от всего натураль ного в еде, в одежде, в чувствах, в от ношениях между собой, и, наконец, в культуре. Потому-то, наверное, моло дежь и тяжело принимала первородное многоголосье в исполнении старинных песен ансамблем народной музыки Дмитрия Покровского, и благо, что ан самбль не пошел на поводу у молодого слушателя, не стал в угоду ему уродо вать песни наших предков, и подал их, старался подать в исконной чистоте и верности, чем и стал знаменит и почи таем истинными любителями русской песни. Тот же брат-газетчик мимоходом по советовал и прислушаться к проблемам поселковых ВИА. Что ж, столкнулся я и с проблемами, прислушался, да только, как и предвидел, заключались они не в том, чтобы завлечь голосистого песель ника, пение бы которого до слез проби рало душу, зажигало кровь очиститель ным огнем, пробуждало Любовь к ближнему, — нет, нужно было выклян чить у начальства, у того же профсоюза несколько тысчонок, чтобы закупить такую мощную аппаратуру, при кото рой — ишь чего измыслили!.. — уже и петь не надо, если медведь на ухо на ступил, если бог голоса не дал... Вообще, микрофоны и сверхмощные усилители, конечно, дали возможность петь со сцены безголосым, а запой-ка голосистый — неровен час и техника перегорит. Спробуй-ка запой в микро фон ранешний песельник, про которого один забайкальский сказитель так вы разился (запись профессора фольклори ста Л. Е. Элиасова): «Жил-был тут та кой напесельник, что когда запоет, то сосны звенели, на озере волны появля лись, даже скалы начинали трещать». Тут бы техника, поди, не то что зады милась, тут бы, однако, и взорвалась, тут бы опять природа победила науку. Но дело, конечно, не упирается в одну силу голоса — медведь на всю тайгу ревет, да ничего кроме страха не по рождает и певцом шибко-то не назо вешь; «Черный ворон», пропетый глу ховатым, надтреснутым голосом, всю нашу святую Русь вынуждал кручи^ ниться и плакать. Уж на что служивый или казак, закременевшие духом, на слезу не падкие, и те прослезятся. «Черный ворон» или, к примеру, «Степь да степь кругом», именно пропетые вот такими хрипловатыми, горько и сухо, будто осенний лист, потрескивающими голосами, даже больше трогали, чем исполненные оперными мощными, иг рающими голосами, потому что шли из самой все это пережившей, исстрадав шейся души, не могущей и не желаю щей как-то приукрасить свою печаль. Но и тут голосистость, конечно, не вре дила. Но это не усиление до тракторно го рева сипа и хрипа, которыми так ко зыряют наши приблатненные «барды», это природная мощь голоса. * * * Но от нынешних роков и всяческой «эстрадной чумы», как я уже говорил, не ^спрятаться даже где-нибудь на лес ной даче. Чего далеко за примером Хо дить... Летом восемьдесят шестого года довелось мне жить при архитектурно этнографическом музее, то есть в «си бирской деревне», о которой уже был разговор в начале заметок. И щот, быва ло, пойдешь в лес те же грибы посмот реть, а то и просто побродить в тенис той и прохладной тиши березняков, при сядешь на валежину перекурить, и вдруг, будто с неба, будто под дирижер скую палочку самого сатаны, с треском и грохотом разорвет тишину истеричес кий крик какой-нибудь эстрадной «звез ды», и ты проклянешь весь белый свет, В первый раз, когда на меня вот так же в лесу каменным обвалом посыпался «лязг и грохот», стоял я, злой, обалде лый, и гадал: откуда этот рев? Потом уж дознался, что километрах в двух от «музейной деревни» разместился спор тивно-оздоровительный лагерь, откуда и разносилась километров на пять ок рест эстрадная «музыка». И приходилось мне в моем жилище, где я тогда уже начал писать эти заметки, наглухо за крывать окно и двери, чтобы хоть не много приглушить «дикие концерты». Оно, правда, не много и получалось, по тому что «музыка» вроде бы и стены прошибала, и я, сам того не замечая, иногда как-то сонно и отупело начинал подпевать. И жалко было бедных пио неров или, как их называл тутошний старик, юных пенсионеров: приехали среди тишины и красоты приангарских березняков хоть немного одыбать от городского шума и грохота, успокоить расстроенные нервы, а им день-деньской напролет все те роковые взрывы и раскаты или — не детским бы ушам слушать — задышливые вопли: «А ты такой холодный, как айсберг в океа не...» или, опять же не пионерское, над садно-хриплое: «...Помню, Клавка была, и подруга при ней, целовался на кухне с обеими...» Я все переживал, вот, ду мал, дети-то страдают, но, как потом опять же дознался, многие из этих «юных пенсионеров» уже просто не мо гли переносить тишины, и походили на человека, всю жизнь отработавшего на химическом заводе, который, оказав шись на чистом лесном воздухе, чуть ли не падает в обморок и лезет к вых лопной трубе машины, чтобы хоть не- ыпого глотнуть!ёйс#яйй»Мого смрада.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2