Сибирские огни № 011

ное творчество, какое бы порождало поэтические шедевры, привяли худо жественные ремесла, канули народные обряды. Так что надо еще прикинуть: какое время дикое и пьяное, и заду маться об особенном, общинном укладе старорусской жизни, порождавшей сверхгениальную устную и прикладную культуру. Но пусть мы даже согласим ся, что все из той же сыновьей любви чуточку возвеличиваем свою отечествен ную культуру, в данном случае народ ную песню. А послушаем тогда, что ска зал о ней Рудольф Вестфаль, немецкий ученый, исследователь античной фило логии и поэзии, знаток немецкой и рус ской культуры: «Поразительно громад ное большинство русских народных песен как свадебных и похоронных, так и всяких других представляют нам та кую богатую, неисчерпаемую сокро вищницу истинной поэзии, чисто поэти ческого мировоззрения, облеченного в высокопоэтическую форму, что литера турная эстетика, приняв раз русскую песню в круг сравнительных исследо ваний, непременно назначит ей безус ловно первое место между народными песнями всех народов земного шара (подчеркнуто мною. — А. Б.). И немец кая народная песня представляет нам много прекрасного, задушевного и глубоко прочувствованного, но так узко течение этой песни в сравнении с ши роким потоком русской народной лири ки, которая не менее немецкой поража ет ваше впечатление, но зато далеко превосходит ее своею несравненной за конченностью формы... Философия ис тории имеет полное право вынести из этого дарования самые светлые заклю чения для будущности русской истории (подчеркнуто мною.—А. Б.)»1. Я не случайно подчеркнул последние, наполненные большим, уже историче ским смыслом слова Рудольфа Вестфа- ля, чтобы, может быть, было особо видно, как с угасания народной песни в нынешнем веке, с утратой в народе са мого обрядово-песенного, художниче ского дарования как много, если не все, мы теряем и в нравственном, и нацио нально-историческом смысле. Конечно, ни Вестфаль, ни славянофилы — соби ратели и исследователи народной поэ зии, ни даже сам народ, не могли пред видеть, что к середине следующего века новые поколения русских уже не станут вот так запросто петь своих отчих пе сен, какие до того пелись из поколения в поколение более двадцати веков, а не предвидя этого, делали, исходя из на родной культуры, самые светлые за ключения о судьбе России. И лестную, вроде даже завышенную хвалу нашей народной песне сказал и человек-то не русский, сказал немец, словами своими как бы вольно-невольно подтвердив мысль Достоевского о том, «что ко всемирному, ко всечеловеческо- братскому единению сердце русское, может быть, изо всех других народов 1 Р. В е С т ф а л ь . «О русской1 народной пес не»/.Р усский 1 ЛИЭЩХтр'Л 126—127. наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даро витых людях, в художественном гении Пушкина». И тут, к слову сказать, Дос тоевский попутно и доказывает, что и гений-то Пушкина лишь тогда развер нулся в полную мощь, лишь тогда стал всемирным, когда поэт всем сердцем возлюбил в с е р у с с к о е , когда в нем, глуша^ праздное эпикурейство, «демони ческий байронизм», скитальческий, кос мополитический романтизм, укрепил ся и жарко разгорелся нравственно оз- доравливающий, русский патриотиче ский дух. Если почти то же самое ска зать, исходя из жизни поэта, то все про звучит^ так: лишь тогда его художест венный гений стал всенародным и все мирным, лишь тогда он озарился све том последней нравственной истины _ прекрасным светом любви и милосер дия, когда в нем во всю душу, во все сердце зазвучал проснувшийся родимый голос старой няньки Арины Родионов ны, сказывающей ему, малому дитто, отроку, сказки и былины, певшей ему народные песни. Это ведь из деревни, от Арины Родионовны: «Там русский дух... там Русью пахнет!» Достоевский об этом и сказал в своей знаменитой речи на открытии памятни ка поэту, как возложил на Россию — хранительницу славянского духа и ми ровой совести — и великие надежды. «Пушкин любил все, что любил этот на род, — говорил Достоевский, — чтил все, что тот чтил. Он любил природу русскую до страсти, до умиления, лю бил деревню русскую. Это был не ба рин, милостивый и гуманный, жалею щий мужика за его горькую участь, это был человек, сам перевоплотившийся сердцем своим в простолюдина, в суть его, почти в образ его... Русский дух разлит в творениях Пушкина, русская жилка бьется везде. В великих, несрав ненных песнях будто бы западных сла вян, но которые суть явно порождение русского великого духа, вылилось все воззрение русского на братьев славян, вылилось все сердце русское, объяви лось все мировоззрение народа, сохра няющееся и доселе в его песнях, были нах, преданиях, сказаниях, высказалось все, что любит и чтит народ, вырази лись его идеалы героев, царей, народ ных защитников и печальников, обра зы мужества, смирения, любви и жерт вы». Читая речь Достоевского о Пушкине, исполненную страстной до дрожи любо1 вью к русскому народу, верой и надеж дой в великую будущность его, как на рода богоносца, как хранителя и носи теля мировой совести, читая и «Днев ник писателя», мы, русские люди ны нешнего века, можем лишь повинно опу стить глава долу перед па 1 мятью Федора Михайловича — не исполнили великого назначения, которое предрекал писатель России, и богу ведомо, исполним ли. * * * быть, с того праздника в «музейной деревне», называемого ныне

Сибирские огни № 011 - 1990