Сибирские огни № 011 - 1990

он за три дня до этого у деда забрал, вызвал того в сельсовет и го­ ворит : — Разувайся. Равенство надо навести, у тебя еще пимы есть, а у меня ни одних. Умру за колхоз, а не отступлюсь. Снял дед пимы, домой вернулся босым, в руке — портянки. А когда-то от пятерых лихих варнаков, ночью напавших на его кошев­ ку, сумел отбиться. Но там варнаки были, с них спросу нет, а тут, как ни крути, — власть. Может, поэтому подчинился? Или из-за детей? Теперь уже не узнаешь. Скорее всего, потому мужик дрогнул, что обрушилась эта напасть разом, оглушила, ошарашила, и не смог он с ней совладать, одеревенел, глядя на открытый грабеж посреди белого дня. Грабеж, между тем, катился во всю ивановскую. Расхристали, расколотили усадьбу и дом наизнанку вывернули еще до обеда. — Всех под корень выведем! — кричал Умру за колхоз, стоя посреди двора и широко расставив ноги в чужих пимах. — Праху вашего не оставим! А кто супротив будет, тех на паром погрузим, до единого, и по Оби сплавим! То ли он уже знал про сплав на Оби, то ли сам в горячке при­ думал, накаркал, однако, точнее некуда. Но пока шел грабеж. Ребятишки жались на остывшей печке, бабку хватил удар, и ее едва отлили водой, а хозяин сидел на бревне в ограде, дергал себя за волосы и бормотал, словно тронувшийся умом, одно и то же: — Круши, ребята, круши, подчистую круши... Но когда стали выводить коней и молоденький жеребчик, зауро- сив, лягнул одного из активистов, а тот стал его хлестать черенком от вил, дед не выдержал и бросился с кулаками: — Не трожь конягу, не трожь, варнак! Умру за колхоз его тут же арестовал и препроводил в сельсовет. А уж оттуда опасного элемента отправили в район. И, как ни дико покажется, арестом своим дед спас семью от выселки. Бабку и ре­ бятишек не тронули. Решили, видно, что хватит и одного хозяина. Лишь старшая Мария, успевшая к тому времени выйти замуж, от­ правилась вместе со своей новой семьей в дальний путь. Несколько суток везли их на подводах до города. Если бы смог кто-нибудь подняться в небо в те дни и окинуть взглядом городские окрестности, он увидел бы: по кулундинским, барабинским, черепа- новским дорогам гнали, как по жилам, густую, черную кровь сибир­ ской земли. Догоняли до причала, специально выстроенного на Оби, и сцеживали ее в баржи. Они проседали в воде, медленно отвалива­ ли от причала, встраивались в фарватер неторопкого течения и бра­ ли курс на таежный Нарым. На палубу никого не выпускали, наверное, боялись побегов, и люди круглыми сутками сидели в мокрых трюмах, в смраде и духо­ те. Молились, ругались, плакали и думали все об одном и том же: за что? за какие такие великие грехи и провинности? Ответа им не было. У Феклы Зулиной, из нашей же деревни, умерла на руках доч­ ка, и Фекла сошла с ума. Бродила по тесному трюму, притискивая к груди охолодевшее тельце, перешагивала через людей, запиналась и падала. Не умолкая, пела одну и ту же песню: «Как у нас во са­ дике розовы цветочки...» На третий день засобиралась домой. Хва­ тала из своего тощего узелка тряпки, укутывала ими мертвую доч­ ку, насдевывала на себя и, посверкивая красными, воспаленными глазами, корила свекра: «Тятя, мы трубу не закрыли — изба вы­ стынет. Говорила тебе, говорила, а ты не закрыл. Зыбка холодная, я куда Глашку положу? Собирайся, тятя, не сиди, побегим быстро, трубу закроем, пока тепло не вышло». Свекор отворачивался, до де- ревянности изработанными пальцами выбирал из белой бороды вшей и срывающимся голосом творил молитву: «Избавь меня, Господи,