Сибирские огни № 011 - 1990

«живой водой», так и проснется наша великая Россия, Русь. * * * Но вернемся в «сибирскую деревню», где и развернулся тогда русальский праздник — семик, вернее, уже слабое подобие его, говоря даже очень мягко. Но благо, что хоть пелись народные пе­ сни... И тут грех было бы не сказать о му­ зее... Архитектурно - этнографический филиал Иркутского краеведческого му­ зея, прозываемый «сибирской дерев­ ней», хоть и строится уже полтора де­ сятка лет, строится через пень колоду, с бесчисленными огрехами, о чем гово­ рил нынче, будучи в музее, знамени­ тый исследователь русской деревянной архитектуры А. В. Ополовников, тем не менее уже стал местом паломничества не только отечественных туристов, но и зарубежных. Не ветшая, а точно в насмешку над всем новым, что быстро портится и ло­ мается, в доказательство своих преи­ муществ перед нынешним людским жильем, — могучие, вековые избы муд­ ро и спокойно, пусть даже с погостовой отрешенностью от жизни, стоят на вы­ соком ангарском берегу, словно уже пустив в него свои каменеющие •лист­ венничные коренья. И вот уже такое — может быть, обманчивое впечатле­ ние, что будто и не складывали их тут, а будто они, матерые избы, сами выро­ сли, как вырастают могучие листвени, обхватистые, гудящие сосны. Так оно раньше и было: крестьянская изба, от роду которой, надо полагать, не менее тридцати веков, сроду не противостояла ни полям, ни лесам, ни степным ува­ лам, а как бы просительно, любовно прилаживалась к ним, срастаясь с ни­ ми, являясь тем самым продолжением земной, природной красы. И даже снаб­ женная многочисленными, выражен­ ными в резьбе карнизов, причелен, «по­ лотенец», коньков, заклинательными символами-оберегами (знаки Солнца в положении восхода, полудня, заката или солнечные кресты, знаки земли, знаки небесных и земных вод, фигуры Мако- ши («Мать-сыра земля»), солнце-конь на охлупене и так далее) — русская, сла­ вянская изба являла собой и образ Все­ ленной. Той же могутностью и вековечно- стью, как и от изб, тем же природным теплом мастеровитых крестьянских рук, той же по-сибирски тихой, во ос­ новательной красой веет и от бань и сенников, от амбаров и завозень, от стаек и навесов и даже от самих бре­ венчатых заплотов и тесовых ворот с крышами-навесами. И так вдруг явственно начинает ощу­ щаться сухой и теплый, белесый, ка- кой^го протяжный и распевный лад крестьянских будней: вот, - кажется, за­ голосит петух, ревниво подхватится другой, и, разбуженный ими, зоревый свет с виноватой поспешностью сотрет с морщинистых венцов ночную хмурь, увеселит их теплой желтизной; вот где- то в стайке глухо взмыкнет корова, ей подтянет соседская, потом вдоль улицы проплывет зазывный голос пастуха; вот щекастая, розовая со сна молодуха опу­ стится по лесенке из сеновала и, оправ­ ляя сарафан и выбирая из волос прис­ тавшие сухие былки, счастливо улыб­ нется чему-то своему ночному, мимо­ летно полюбуется ясным зоревым све­ том, потом, схватив ведра, коромысло, просеменит к реке, над которой стелется белый туман; вот уже какой-то мужик на телеге-двуколке, мягко постукиваю­ щей колесами, выедет к светлеющей околице, оставляя на росной траве из­ вилистый след... Но нет, глухо в музейной «деревне», как на могилках, и тишина эта на весь ее оставшийся, теперь уже праздный век... И так было утешительно, радостно, что в день семика «деревня» ожила не только и не столько крикливо-яркими, пугающими «деревню» и окольный бе­ резняк, гремящими куртками туристов и чужеземной речью, — избы и под­ ворья ожили вдруг будто бы взаправду, пусть даже не буднично, а празднично. Где-то на краю заиграла гармошка, за­ играла для зачина неторопко и распев­ но, пробуя голос, потом в этот голос вплелась и старинная русская песня, которая — даже если с ходу и не разо­ брал слов — тревожит, бередит сердце предчувствием чего-то самого родного, самого счастливого, будто после долгой и опасной разлуки увидел свой отчий дом, мать, семью, по которым изболе­ лось сердце. И вот уже по улице, оси­ янной нежарким солнышком, под пере­ боры, переливы гармошки прошли в русских платьях те, кто знал и помнил такую деревню вживе, любил ее и в доб­ ром благе, и в горьком лихолетье, кто и дотягивал свой век по деревушкам. Шли наши старые матери и бабушки... Во всех трех усадьбах «деревни» в этот день звучали народные песни: и протяжные сибирские, и застольные, и подблюдные, и песни посиделок, и сва­ дебные, и хороводные, и шуточные, и частушки-тараторки. Но в первую оче­ редь, согласно празднику, песни, кото­ рые теперь зовут семицко-троицкие, ча­ ще всего воспевающие березу-берегиню. Тут надо сказать, что народные песни, собранные и записанные даже на малую толику, уже состав­ ляют многие тома — Россия широка, а у каждой деревушки своя новинушка, — но дело в том, что трудно учуять всем сердцем народную песню из книги, ее можно расчувствовать только в пении, в пении многоголосном, включенном в обрядовое действо, да и в родной, то есть деревенской, стихии. В этом смыс­ ле «сибирская деревня» просто незаме­ нимое место для народных праздников, для исполнения народных песен. Как живо звучит среди березовых колков, приступивших к усадьбам: Я, млада девица, загуляла, Белую березу заломала, Люли, люди, заломала.