Сибирские огни № 010 - 1990

Рано я радовался. Мы враги, облегчения не предвидится. Мы ненавидим друг друга за свои друг перед другом преступления. И ищем (у кого же, как не друг у друга) равно мести и утешения. — Ну и что? — ощетинился я. Феликс должен был почувство­ вать, как проволокой натянулась поперек его слов моя враждеб­ ность. Но продолжал назло: — Они шли с такими лицами, как будто на казнь вместе. В од­ ну петлю влезать. ...Ты знал? По проволоке моей уже пущен ток, сейчас долбанет неосторож­ ного этого Феликса. Зачем он лезет! — Знал. — А отец? — подло интересовался Феликс. Возможно, он со­ знательно нарывался на мое высокое напряжение. Впрочем, он так уязвим был передо мной, так страшно зависед от моего приговора, что торопил этот удар, настолько ему невмоготу было томиться в ожидании и неопределенности. — Отец чувствует. — Я отказался наносить удар. Я ответил ему безоружностью. Собственно, это как ритуал рукопожатия: мы не враги. — И борется за нее. Развод для него невозможен. По служ­ бе. Как у священников. — Плохи его дела! — Феликс понял, что пощажен, и, по-моему, начал злоупотреблять безнаказанностью: — Она ведь может пользо­ ваться безвыходностью его положения! — Жаль, Феликс, что ты так плохо думаешь о моей матери! Он понял, что зашкалил. Он попятился назад. — Да это я так... — сказал. — Конечно, разумеется. Она благо­ родный человек, я знаю это. Так просто сболтнул. Извини. То-то же. Начинаем новый счет доверий: — Ей-то каково, если она не может потребовать от него разво­ да... То есть может, конечно, но никогда не сделает этого. Я отщипнул с бурьяна засыхающие головки, растер, понюхал. Вдруг почувствовал в темноте, что это не полынь, а он самый, боли­ голов. Мышиный его запах... Я представил положение матери и по­ нял, что оно действительно ужасно. Припомнил поседевшую голову ее Корабельникова, в облике его были и признаки мужества, и сле­ ды поражений. Старый воин. Интересно, если болиголов уже начал засыхать, действует ли его яд? Я машинально поднес ко рту и поже­ вал семена. Ночь наступила окончательно, пространство заполнилось масля­ ной тьмой, потеряв протяженность. Потом координаты вернулись, их задавали звезды наверху и поцвиркивание сверчков вдали. Слова в этой тишине следовало произносить осторожно, чтобы не вздрогнуть, как вздрагивает кожа от холодных брызг. Звуки речи враждебны ночи. Нужны другие средства, чтобы войти в зону доверия и любви. Уж с Олеськой бы мы обошлись без слов... — я затосковал. — Ты ни о чем не хочешь спросить меня? — наконец заговорил Феликс о т о м. — Нет! — резко ответил я : обороняясь. Он грустно сказал: — Я знаю, почему ты сбежал из города. Я молчал. Не снимал с него греха. Я был жесток, наверное. — ...Я должен был бы тебя бояться... и ненавидеть, — неуве­ ренно продолжил он, — но чувствую только радость... что ты здесь, со мной. Я тоже не выдерживал так долго в отчуждении, меня выталки­ вало из него, как пробку из воды: броситься на шею Феликсу и соз­ наться, что виноват я, да, один я. Но я цеплялся за свою невинов­ ность, за преимущество, которого у меня не было. Я крал его и не хотел с ним расстаться.