Сибирские огни № 010 - 1990

читывал какие-то статьи в журналах и газетах и ненадолго засыпал на своем диване. Я не давал себе ни о чем думать. День кончился, и мне, слава богу, удалось скрыться от жизни, она меня не выманила из укрытия и ни к чему не принудила. Лю­ бое ее действие сейчас было бы направлено против меня, ясно, как день. — Завтра похороны, — заглянул ко мне вечером отец. Я чувствовал за собой право не участвовать в этих хлопотах. Право, освобождавшее от действия и от всякого долга больного, ра­ неного и приговоренного к смерти. И я чувствовал за собой право ничем не интересоваться и не от­ вечать на вопросы чужого интереса. Впрочем, ко мне ни у кого не было вопросов. Мать свое уже спросила и получила достойный от­ вет, а отца я просто не интересовал. Олеське больше гордость не по­ зволит позвонить — следующий ход был теперь мой, и в моей воле делать его или нет. Все, чем я при этом рискую, — мое. Но я же совсем забыл еще об одном долге, которым я мог за­ слониться от всех остальных долгов. Боже мой, и как это я упустил, ведь в деревне ждут меня ребята, наша работа еще не закончена, и я просто обязан, жутко обязан там находиться, да и вещи мои там!.. И это спасение, это избавление подхватило меня с дивана как ветром. Я проделал обратный ночной путь — из города в деревню, под спасительную сень благословенного барака. Кто упрекнет меня в пренебрежении другими долгами, если у меня ра-бо-та! Как гово­ рил Майстер Экхарт, как бы ни связал себя человек, он от всего свободен, когда приходит к истинным внутренним переживаниям! Пока внутреннее переживание действительно, длится ли оно неделю, месяц или год, не пропускает человек никаких сроков. Бог, который пленил его, ответит за него. Работа за меня ответит. — Ну вы даете! — только и сказали утром парни, обнаружив меня в моей кровати. Никаких вопросов мне не задали. И я полный день исправно, за двоих вкалывал на нашей завер­ шающейся стройке. Какое блаженство — усталость мышц: она не оставляет сил для мысли и сознания. Феликс приехал после похорон. Видимо, ему спокойнее было, когда я на глазах. Его совесть, его жизнь сосредоточилась сейчас на мне, как жизнь Кощея Бессмерт­ ного на кончике иглы. И он боялся выпустить эту иглу из виду, что­ бы кто-нибудь бесконтрольно не распорядился его жизнью. И мне было спокойнее, что он на глазах. Потому что и моя жизнь была на кончике иглы. Поведение людей при встрече почти безвариантно и предопреде­ лено суммой предыдущих отношений. Но наши с Феликсом отноше­ ния разомкнулись, и в разрыве произошло столько о б щ и х для нас событий, которые мы, однако, не пережили вместе, а лишь каждый по отдельности. Как будто льдина разломилась и нам предстояло теперь оценить, на какое расстояние мы друг от друга удрейфовали. Опять был вечер над нашей деревней; светило ушло, а ночь еще не загустела. Очутившись в открытом пространстве в сумерках, те­ ряешься и мало принадлежишь себе. Поглощенный кромешным все­ ленским объятием. Мы долго брели с Феликсом, не нарушая тишины, среди полно­ властия ночной природы. — Я видел вчера твою мать на улице... — заговорил Феликс. Я с облегчением слушал его, благодарный, что он не о т ом. — Она шла с тем художником или кто он, который, помнишь, был тогда в мастерской...