Сибирские огни № 010 - 1990

Бедная! Вконец запуталась. — Сирота? — догнал я ее восклицанием, и она послушно вер­ нулась. — Несчастье? Какие слова... — я усмехнулся. — Что за усмешки? Я не понимаю!.. — возмутилась моим ци­ низмом. — А что, мама, тебе трудно вообразить, что смерть р о д ­ с т в е н н и к а может быть избавлением? А? — предъявил ей такое вот подозрение и гляжу на нее, прямо в глаза, щелочным таким, разъедающим взглядом. Она покраснела, я застукал ее на мыслях тайных, за семью пе­ чатями. Она бы никогда не позволила себе осознать их, она их сама от себя прячет. Растерялась и ничего больше не сказала. К Феликсу я действительно не мог идти... И он ведь тоже ко мне не шел и не звонил... Если бы мы сейчас с ним встретились и по­ смотрели друг другу в глаза, мы бы все поняли. И он понял бы, что я не только з н а ю , но и в и н о в а т . И груз этой смерти разде­ лился бы на нас двоих. На душу Феликса тотчас бы пришлось вдвое меньше тяжести. Ведь он думает пока, что в с ё на нем одном. Ведь он пока не знает, что в с ё на мне одном... Благородный Феликс не хочет утяжелять мою совесть. И, на­ верное, не хочет облегчать свою. Сумма совести двух поделыциков всегда меньше единичной совести. Это как закон сопротивления па­ раллельных проводников: объединившись в параллельную цепь, они снижают общее сопротивление. Два преступника, сговорившись, лег­ че укрощают свою совесть — сопротивление преступлению. Я тоже не хотел облегчения своей совести за счет Феликса. Хва­ тило бы взгляда. Тут происходит сопоставление взаимной правоты и вины, на этих весах учитывается всё, чего разум учесть не способен. Я не знал, что нас ждет после сопоставления взглядов: обнять­ ся, заплакать или уж удушить друг друга. Идти к Олеське я тоже не мог. Все мои преступления вдруг объ­ единились против меня и придавили меня к месту суммарной тяже­ стью. Я не мог даже позвонить Олеське, я лежал на диване и ничего не мог ни решить, ни сделать. Откуда этот сковывающий страх и стыд? Разве я уже не напи­ сал весь судебный процесс над собой? Разве я уже не оправдал себя в этом процессе? Стыд — беспощадное божество — требовало жертвы. Я должен был чем-нибудь откупиться. Пока давится, пожирая и переваривая, я улучу минутку избавления, отделаюсь от него и — свободен. Я выкуплен, раб! Но что же может стать моим выкупом? ...Есть один способ оправдаться раз и навсегда и перед всеми. Лучший способ доказательства правоты, он утоляет всех обвинителей сразу, успокаивает всех кредиторов. Этот способ имеет значение абсо­ лютной реабилитации, и любой из нас обладает однократным запасом этого акта. Самоубийство. Я помнил об этом. Наверное, мне следовало позвонить хотя бы отцу, узнать, что он сделал по моей просьбе для похорон и что не сделал. Но я не мог шевельнуться. Я не мог действовать. Я откладывал этот звонок с минуты на минуту, с часу на час. Потом кто-то сам позвонил. Подчиниться чужой воле — на это сил хватило, трубку я снял. Это была Олеська. Она удивилась, что я не в деревне, а дома. Я тогда тоже удивился: кому же она звонит, если уверена, что меня нет. Она без всякой логики и связи заявила, что она так и знала, что я никогда не любил ее, а только так. И положила трубку. То, что я чудовище, я уже знал и без нее. И с каждым часом все яснее. Я не мог бы разуверить ее в этом. И себя тоже. Но я не хотел подчиниться окончательному этому убеждению как приговору суда. Я прятался от этого приговора в своей норе, про- 85