Сибирские огни № 010 - 1990

Корабельников сказал, что лучше бы человек вместо создания цивилизации пошел по утраченному пути: приспособился бы к свойствам природы; у язычников уже были оборотни — люди, спо­ собные применяться к условиям среды, им не требовалась защита от этой среды и не требовалось создавать средства передвижения. Шопенгауэр извинился, что должен уйти: долгие беседы его утомляют, да он и по сути своей необщителен, каждый ведь общи­ телен лишь постольку, поскольку он беден духом, и в свете один вы­ бор: либо пошлость, либо одиночество. На что китаец Чжуан-цзы поучительно заметил: Расщепление жизни на наилучшее и наихудшее порождает две крайности. Какую высоту дух наберет в одном месте, на такую низость он обречен опуститься где-то рядом, чтобы равновесие не на­ рушилось. Поэтому философы своим существованием повинны во всех преступлениях мира. Человек, обладающий великим знанием, одинаково смотрит на далекое и близкое, малое не считает ничтож­ ным, а большое огромным, так как знает, что размеры вещей неоп­ ределенны. Шопенгауэр удалился, а китайским стариком все заинтересова­ лись. Он тоже считал, что жизнь — сгусток энергии. Она сгущает­ ся — рождается человек, она рассеивается — человек умирает. Но тот, кто познал дао, считает старик, непременно постигнет закон природы и овладеет умением срответствовать положению вещей. Че­ ловека совершенных моральных качеств огонь не может обжечь, вода утопить. Сердце такого человека свободно от чувств, поведение сдер­ жанно, его лицо выражает простоту, — при этих словах он глядел на Ницше, как будто считывал с него эту картинку. — Надменность, вот что выражает его лицо! — запротестовал Федоров. — Он же враг жизни! Он возводит произвол индивида на место эволюции. Как Фауст, он, подмечая небольшие свои расхож­ дения с остальными смертными, принимает это ничтожное несходст­ во за^ большое превосходство. А между тем превосходить надо не людей, а слепую смертоносную силу. Он делит людей на сверхчело­ веков и сволочь. Эта карикатура должна якобы сделать жизнь до­ стойной и божественной! Ницше возмутился: — Не ты ли сам предлагаешь человечеству тот же произвол вместо естественной эволюции? Ты пошел дальше меня, ты предлага­ ешь человеку обрубить его естественный жизненный цикл и вместо рождения новых людей воскрешать старых. Это ли не произвол? — Разница — в цели, — защищался Федоров. — Ты, как и я, мечтаешь о новом бессмертном человеке, но ты хочешь создать по­ велителя, господина! А я — брата для всех остальных. Невозмутимый китаец Чжуан-цзы вмешался: — Нет в мире вещи, которая не была бы тем, и нет в мире ве­ щи, которая не была бы этим. Таково учение о том, что то и это взаимно порождают друг друга. Во всяком случае, только тогда су­ ществует жизнь, когда существует смерть. Дао — это когда то еще не стало этим, а это — тем. Это момент неосуществленного разъеди­ нения противоположностей, и это все! Да! И здесь мы останавли­ ваемся. Остановиться и не знать причины этого — это мы и назы­ ваем дао! — Тогда скажи, мудрец, — спросил (впрочем, миролюбиво) Фе­ доров, — нет ли и у разбойника своего дао? — А разве есть такое место в природе, где не было бы дао? Возьмите разбойника: чутьем угадать, где в доме спрятаны ценно­ сти — это мудрость. Войти туда — храбрость. Разделить добычу —- братство. Человек не может стать большим разбойником, не обладая лучшими качествами. Отсюда видно, что, не постигнув дао, нельзя стать ни разбойником, ни хорошим человеком. Только глупец счи­ тает, что ему известно, кто правитель, а кто пастух. То, что может