Сибирские огни № 010 - 1990

— Десять, двадцать лет после его смерти пройдет, — мотал го­ ловой Феликс, — а я все так же буду его ненавидеть!.. — Хочешь, останься здесь, через неделю мы заканчиваем ра­ боту. — Видно будет... Я долго не засыпал в нашей неуютной казарме. Здоровое дыха­ ние нескольких легких — кузнечных мехов — надежно, как колон­ ны, подпирало потолок, только Феликс метался во сне и бормотал слова. Я вдруг различил: «Алиби». Меня прошиб пот, меня прошило током: а л и б и ? Вдруг до меня дошло: н а ч а л о с ь . Система сознание-ноосфера- действительность заработала. И Олеська, может быть, в опасности. И может быть, как раз сейчас, в эту минуту она решается... Не зря он сделал вид, что забыл про нее. Не зря я не могу уснуть. Си­ стема действует. И я не засыпаю, потому что напряжение, возник­ шее в этой цепи, в этой электрической дуге, не дает мне успокоиться. В этот миг, может быть, Олеська... Тем более что я ее обидел, не до­ читав дневник, а мое письмо Феликс не передал ей... Бежать сейчас же к ней, сказать, что я прочитал весь этот ее проклятый дневник, но те две страницы, видно, снова слепились: я скажу ей, повторю все то, что написал в письме: что не могу без нее жить, что люблю ее, и ни слова лжи не будет в этом, накопившаяся моя тоска распирала меня и душила, и ни одно существо на свете не могло бы меня избавить от этой тоски, одна она, Олеська, и разве это не значит, что я не могу без нее? Я встал осторожно с постели, оделся в темноте, выкрался за дверь. Потом, когда я уже шагал по шоссе, зрение вполне освоило ближние пространства, и не было уже ничего чрезвычайного в том, что я отправился в полночь в город за сто километров. Попутная машина подберет. Я шагал, не дожидаясь ее, потому что движение давало утоление моему нетерпеливому ознобу. Я прошагал километров шесть, прежде чем появилась машина. Я поднял руку, меня подобрали — молча, машинально, как маши­ нально сторонишься с дороги на сигнал машины. Правда, мы все-та­ ки поговорили с шофером. Разумеется, о текущем моменте, и что-то я даже высказывал, хотя думал исключительно только об Олеське. Мне не казалось нарушением приличий, что я сейчас, среди но­ чи, позвоню у двери Олеськиной квартиры — сто километров ноч­ ного пути и чрезвычайные обстоятельства давали всем приличиям совершенно другую меру. И то, что я никого из ребят не предупре­ дил о своем исчезновении, и то, что Феликс окажется в странном по­ ложении, проснувшись завтра, — все это в сравнении с тем нетерпе­ нием, которое подняло меня с постели и толкнуло в путь, казалось мелочью. Мой поступок задал другой масштаб всем остальным со­ бытиям, и они стали маленькими, как материки на глобусе по срав­ нению с реальными валами океана. И если сейчас отец Олеськи, сонный, открыв дверь, начнет изумляться или негодовать, я пере­ шагну через его возмущение, как через вершину Джомолунгмы, изо­ браженную на открытке. ...Но открыла мне сама Олеська, сперва испуганно спросив, кто я. Я сказал кто. И она не ахнула, не охнула, она сразу приняла м о й масштаб измерения событий, и мы совпали в скорости, как две машины, не­ сущиеся по дороге, так что из одной в другую можно на ходу пере­ шагнуть; как два космических корабля при стыковке, и отпали все слова, ненужные в любви, как и в космическом полете. Я лежал у ее ног, хотя я лежал просто рядом; она царила надо мной, хотя физически преобладал и обладал я; и я молился на нее, не ведая, в чем могущество и перевес ее надо мною, который я толь­ ко слепо ощущал и которому должен был покориться без сопротив