Сибирские огни № 010 - 1990

Душа моя занята другим. Пора, в общем-то, подводить дело к суду. Прокурором поставим Владимира Соловьева — серьезный был человек, государственный, не анархист какой-нибудь, как многие философы. Защищает пускай Майстер Экхарт — понимал и человека, и суть вещей. А судья — ко­ му доверим рассудить того, кто и суду-то человечьему не подлежит? Видимо, тому, кто сам сомневался, метался и мучился. Паскалю. Итак, суд. Феликс обвиняется в самоубийстве Офелии. Подсудимый сказал: — В д о м о р а л ь н ы й период человечества поступки расце­ нивались по их следствиям. В Китае успех или позор детей ложился на родителей — как на причину. Следующий затем период м о р а л ь ­ н ы й : поступок судят по намеренью. Я открыл собою новый пери­ од: и м м о р а л ь н ы й . Мы, имморалисты, полагаем, что на свете нет моральных явлений, есть лишь моральные толкования явлений. Наша память говорит: «Я это сделал». Гордость возражает: «Я не мог этого сделать». В конце концов память уступает. Но я тот пре­ ступник, который не хочет умалять и поносить совершённый посту­ пок. Подумайте хотя бы, почему вы, как мухи на мед, слетелись ужа­ саться моему поступку? — вас привлекает красота этого ужаса. В страдании есть много наслаждения, и вы ищете этого наслаждения. Всякое познание есть страдание: нарушение покоя. Уже в хотении по­ знания, в любопытстве есть капля жестокости. Вы страшитесь уви­ деть и назвать это в себе, а тяга к ужасу есть в каждом из нас. Есть книги, — продолжал он, — которые имеют обратную ценность для духа и здоровья, смотря по тому, пользуется ли ими низменная душа или высокая. Средние умы могут признать только средние мысли средних мыслителей. Высшие проблемы отталкивают того, кто осме­ лится приблизиться к ним, не будучи предназначен высотой и мо­ щью своей духовности к их разрешению. Редкая душа может под­ няться на те высоты, откуда даже трагедия перестает производить трагическое впечатление. Я утверждаю: эгоизм есть существенное свойство благородной натуры. Эгоизм — непоколебимая вера в то, что таким существам, как мы, должны быть подчинены и принесены в жертву другие существа! В этом нет ни жестокости, ни насилия, есть лишь справедливость. Мы, однако, в состоянии вращаться меж­ ду равными уверенно, совестливо и с уважением. Ради равных мы поступаемся своим правом, ибо такой обмен почестей и прав — есте­ ственный порядок вещей. Благородная душа дает, как и берет, исхо­ дя из своего инстинкта справедливости. То, что вы зовете моим пре­ ступлением, я называю исполнением долга по отношению к высшему в человеке, чему я только и согласен служить. Офелия не принимала закона справедливости, по которому высшее царит над низшим. Да, я не ожидал от нее способности к поступку, который она все же со­ вершила. Есть деяния любви и искреннего великодушия, после кото­ рых можно только посоветовать взять палку и отколотить очевидца, чтобы замутить его память: прикосновением своего взгляда он за­ грязняет поступок. Я преклоняюсь перед поступком Офелии. Однако я утверждаю, что запас сил всей ее жизни пошел на составление од­ ного этого поступка. Я понимаю, что каждым своим словом и пол­ ным отсутствием раскаяния я усугубляю степень вашей неприязни ко мне. Но я избираю вашу несправедливость как положенный мне удел. Тот, кто летает, ненавидим более всех. Кто первенец, тот всегда приносится в жертву. Подсудимому разрешили сесть. Начали вызывать свидетелей — тех, на чьи идеи ссылался под­ судимый на предварительном следствии, а также консультантов, ко­ торые дали бы специальную оценку и заключение. Первым был при­ глашен Платон.