Сибирские огни № 010 - 1990

паху. В наше время надо учиться у будущего, а не у прошлого. У, юности надо учиться. Он был доволен собой, доволен, что производит на мать впечат­ ление. Каждый день ему приходится завоевывать ее, а завоеванное удерживать большими усилиями. Он сейчас в состоянии войны за нее. Только не знает врага. Мать на сей раз не возражает ему с ненавистью, как это бывает в последнее время часто. Он теперь старается не говорить ничего такого, что ее раздража­ ет. Сам становится радикалом ей в угоду. Но и одобрения он от нее не дождется. Она слушает вполуха. Для нее сейчас куда важнее залу­ чить меня хоть на минутку и присосаться умоляющим отчаянным взглядом. Я так и чувствую эту напряженную воронку ее слуха, жад­ но протянувшегося ко мне через стенку. Она должна мною проверить себя. Я сегодня — ее лакмусовая бумажка. Ей смерть как надо по­ глядеть, какого я стану цвета: права ли она или виновата? А я не показываюсь из своей комнаты. И это, собственно, и есть мой цвет. Я предал ее, я бросил ее одну с ее выбором, я избежал взгляда, я избежал слова, любого контакта — она так ждала от меня если не оправдания, то хотя бы прощения. А я люблю моего отца. Я люблю моего бедного отца. Хоть он и проигрывает жизнь. Именно поэтому я с ним. К тому же, он еще не догадался, что проигрывает. Что проиграл. Я тут имею в виду уже не мать, не эту их треугольную историю. Я имею в виду историю. ЛОВЦЫ истины Весь световой день мы строили, мы клали кирпичи, палило солн­ це, пот струился, налипала пыль и мухи докучали. А вечером —в барак. Во дворе рукомойник, под ним вырыта ка­ навка, за день вода впитывалась внутрь земного шара, замыливая стенки. Вода уже холодная под вечер: это август. Скорей бы в город, к Олеське. Я оставил для нее письмо у Феликса; он должен пере­ дать ей, как только она вернется от тетки. Я не мог оставить это письмо ее отцу: прочитает, гад. А там!.. Я, обидевший, должен был для компенсации унизиться перед нею еще ниже, плашмя распластать­ ся, чтоб ей можно было по мне потоптаться в победном папуасском танце, бряцая зубовым ожерельем и тряся пальмовой юбочкой. Ви­ димо, природа вечно требует от нас этого жертвоприношения языче­ скому богу пола, и мы, один за другим, преклоняем колена и опуска­ ем головы ниц. «Олеська, почему ты не приехала?!! Я гибну без те­ бя, я не могу без тебя жить, я люблю тебя, я молюсь на тебя, пре­ клоняюсь перед тобой! Иначе я умру!». Ну, и сколько еще я должен? Что еще требуется от меня? И каждый день я ждал ее. Городской автобус приходил по вече­ рам, на закате я вглядывался в золотой расплав воздуха, в котором двигались подтаявшие фигурки людей, я сглатывал слюну и напрягал зрение, подсказывая действительности очертания Олеськиного силу­ эта, чтобы действительность могла по моим чертежам исполнить его. Однажды пронесся слух (нет, вопль), что автобус разбился, по­ гибли люди. Деревня волновалась целую неделю. Ехал в том автобусе и сын бабы Мили, ехал на ее похороны. И хоронили бабу Милю без него. Ужас прикосновения смерти отражался в эти дни на многих встречных лицах. Деревенский люд еще не разучился этому детскому ужасу. Который мне уже не разделить. Даже мысль «вдруг Олеська тоже ехала в том автобусе?» не мог­ ла сделать меня сопричастным ему.