Сибирские огни № 010 - 1990

гая дверца — для заключенных: в половину человеческого роста. Чтобы заключенному войти и выйти, надо было не только согнуться, но и присесть. После одного этого от человека уже оставалась толь­ ко половинка. С половинкой-то легче управиться. Она уже наполови­ ну сдалась и сделает все, что от нее потребуют. Сейчас, когда разговор с Сигизмундом закончен, Феликс вспом­ нил про эту дверь. Когда его вели сюда на (слово «допрос» как-то не подходит) разговор, ему открыли большую дверь. Распоряжение Си- гизмунда. И держался с ним Сигизмунд как с равным. Теперь Фе­ ликс вдруг подумал: отсюда поведут — какую дверь отворят? Отдохнули в тишине нервные окончания, возбуждение беседы понемногу улеглось. Сигизмунд спросил — уже другим, не вдохно­ венным, а дисциплинированным тоном: — Как вам удалось убедить ее? Оказалось, разговор еще не весь... Не знаю. — Феликс действительно не знал. Но вы могли бы вспомнить по порядку свои аргументы? Нет. Когда я включаюсь, проследить ход мысли не могу. Бо­ лее того, я сознательно отвергаю логику. Познания больше в интуи­ тивном: отпускаешь ум на волю, закрываешь глаза и включаешь чутье, слух души, и эта Ариадна, интуиция, приводит тебя по ниточ­ ке, перенося по своим тайным пространствам над непроходимым ла­ биринтом туда, куда логике никогда не добраться. Недаром я ска­ зал, что не принимаю упреков в непоследовательности — из моего способа познания последовательность исключена как устаревшее средство передвижения. Что я говорил Офелии —не вспомнить. Глав­ ное — я принес ей кассету с музыкой... Это сильнее речи. Мыслей вообще не содержит, одно прямое побуждение. — Музыку? — Сигизмунд насторожился. — И что за музыка? — Разная. Рахманинов. Брух. Вагнер. Гибель богов. — Ничего себе... — выдохнул с признанием Сигизмунд. Обезо­ руженный. Боже мой, наконец-то — следователь, способный оценить эсте­ тически действия преступника! Который способен обратить в пользу преступника всю красоту его поступка! Да, инструмент убийства — не нож, что там нож! Вагнер! — Ну что ж, — сказал Сигизмунд устало, — будем считать ва­ ше признание формально сделанным. —Он как-то разом сник и свер­ нулся — как нечистая сила при первом крике петуха. Он заскучал, всяческое одушевление покинуло его. — Магнитофонная запись по­ служит протоколом, — обронил, вздохнув, устало растер лицо ладо­ нями, откинулся на спинку. — Как, вы записывали на магнитофон? — поразился Феликс. Сигизмунд удивился его удивлению. Феликс разъяснил: — Но ведь эта запись может сработать против вас самого! — Это моя работа, — сказал Сигизмунд и пожал плечами. Как будто где-то тут была костюмерная, кладовка с реквизитом, в кото­ рой валялись навалом убеждения и идеи, каждый следователь мог нагрести любой их набор, необходимый для спектакля, а потом сно­ ва запихать туда и запереть. Феликс почему-то побледнел. И это странно. Чего еше он ожи­ дал? Ведь он сам согласился быть пойманным! — Вы боитесь? — удивился Сигизмунд. — Такой интеллекту­ ально-бесстрашный человек? И прорвались нотки злорадства. Человек устал. Он слишком добросовестно работал, он выложился. Он должен был получить ка­ кую-то компенсацию за свои унижения перед Феликсом. Самое глав­ ное, непростительное преимушество Феликса было в том, что он дей­ ствовал из свободных убеждений, действительно — из у б е ж д е